Краснодар
На основе сделанных наблюдений нами были представлены формы и виды стратегий речевого манипулирования в дискурсе PR, предполагающих выбор оптимальных средств и способов целенаправленного воздействия на индивидуума и социум посредством коммуникативно-информационных каналов.
Результаты исследования указывают на то, что передача информации реципиенту сопровождается порождением определенного психоэмоционального состояния получателя информации: происходит процесс возникновения определенного набора коммуникативных актов с установками на негативное или позитивное позиционирование участников коммуникативной ситуации, при этом позиционирование может проявляться в различных типах высказываний, отображающихся в речевом общении и дающих возможность скоррелировать эти конституенты с типами пресуппозиций.
1. ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ ПОДХОДЫ
В ИЗУЧЕНИИ ДИСКУРСА PR
1.1. О БЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА ДИСКУРСА
В современном обществе информация в результате общемирового характера информационных процессов становится не только предметом или средством достижения тех или иных целей, но и основным фактором воздействия на все стороны жизни
и деятельности общества.
В этой связи в лингвистике все большее значение сегодня приобретает теория дискурса, поскольку лингвопрагматика определяет дискурс как категорию, имеющую социальное содержание, акцентирующую внимание прежде всего на динамичном, развивающемся во времени характере языкового общения. Дискурс социален, поскольку любая коммуникативная ситуация предполагает общение, обмен информацией, в которой участники обладают определенным социальным статусом. Наиболее существенным поэтому представляется исследование текста как процесса, важным фактором которого считается анализ текста с позиции ситуации реального общения (дискурс) и за рамками такой ситуации. Лингвистическое понимание дискурса весьма многообразно, так, к примеру, М. Стаббс выделяет три основные характеристики дискурса: дискурс – это единица языка, б льшая по объему, чем предложение; дискурс тесно связан с социальным контекстом использования языка; дискурс – диалогичен . Принятая в зарубежной лингвистике трактовка дискурса, восходящая к Э. Бенвенисту, определяет дискурс как некий эмпирический объект, при возникновении которого происходит разрыв с грамматическим строем языка, в результате этого дискурс воспринимается как свойственный той или иной личности индивидуальный внеязыковой код, коррелирующий с грамматическим строем языка. Для того чтобы декодировать информацию, передаваемую индивидуумом посредством личного кода, реципиенту необходимо приложить определенные усилия для адекватного восприятия этого кода (кода дискурса) и логично и
верно соотнести себя с определенной коммуникативной ситуацией.
П. Серио называет восемь значений в трактовке термина «дискурс»: 1) определение понятия «речь» в соссюровском смысле, иными словами, любое конкретное высказывание; 2) единица, превосходящая фразу по размеру; 3) в рамках прагматики – воздействие высказывания на получателя с учетом ситуации высказывания, которая подразумевает субъекта высказывания, адресата, момент и определенное место высказывания; 4) основной тип коммуникации – беседа; 5) понимание речи (по Э. Бенвенисту) с позиции адресанта в контрасте с повествованием, где мнение говорящего не учитывается; 6) использование единиц языка, речевая актуализация единиц языка; 7) влияние социальной или идеологической позиции на определенные системы ограничений, которые накладываются на неограниченное число высказываний (например, «феминистический дискурс», «административный дискурс» и пр.); 8) теоретическая составляющая, которая предназначена для анализа условий реализации текста [Серио 1999].
Поскольку дискурс понимается как речь, противопоставляемая языку, то, естественно, возникает необходимость введения категории текста. В данной работе мы будем выделять составляющие элементы при рассмотрении понятий «речь» и «текст». Т.А. Ван Дейк одним из первых специалистов в западноевропейской лингвистике проводит четкую границу между понятиями «текст» и «дискурс»: «Дискурс – актуально произнесенный текст, а текст – это абстрактная грамматическая структура произнесенного. Дискурс – это понятие, касающееся речи, актуального речевого действия, тогда как текст – это понятие, касающееся системы языка или формальных лингвистических знаний, лингвистической компетентности» [Ван Дейк 1989: 124]. Иными словами, дискурс уже не есть собственно речь, это скорее абстрактное понятие речи. Лингвистический энциклопедический словарь так определяет данный термин: дискурс – это «связный текст в совокупности с экстралингвистическими – прагматическими, социокультурными, психологическими и другими факторами; текст, взятый в событийном аспекте; речь, рассматриваемая как целенаправленное, социальное действие, как компонент, участ-
вующий во взаимодействии людей и механизмах их сознания (когнитивных процессах)».
Однако в науке по-прежнему нет единого определения дискурса, но тем не менее большинство ученых приходят к мнению, что в трактовке понятия «дискурс» должны учитываться его основные формальные, функциональные и ситуационные особенности.
Термин «дискурс» был предложен Э. Бьюссансом в работе «Язык и дискурс» (1943 г.), где дискурс рассматривался как механизм перевода языка – знаковой системы – в живую речь. Э. Бьюссанс включил дискурс в бинарную оппозицию: язык – речь – дискурс. В то время трактовка дискурса являлась синонимичной понятиям «текст» и «речь». Кардинальные изменения в осмыслении концепции дискурса начались лишь в 1960-х гг. с появлением структурной лингвистики, смысл которой заключался в том, что язык – это универсум, матрица, несущая в себе кодированную информацию о явлениях окружающей действительности, а структура языка – своего рода инструмент в создании и изменении реальности. Ярким представителем структурного подхода к изучению и анализу дискурса стали исследования, предложенные Клодом Леви-Строссом [Леви-Стросс 1993, 2001]. В основе его работ лежит изучение дискурса древних мифов, их открытой структуры, поскольку мифологический дискурс производит разнообразные вариации субъективной реальности, с помощью которой воспринимается окружающая действительность.
Структурно-лингвистический подход к исследованию дискурса был в большей степени разработан представителями французской школы дискурс-анализа: М. Пеше, П. Серио, Э.П. Орланди, Ж.-Ж. Куртинном и Д. Мальдидье . Основным итогом работы Мишеля Пеше считается разработка дискурса как социокультурной структуры, которая указывает место личности в социуме. Изначально данная концепция была предложена Луи Альтюссером
– марксистом-структуралистом. Вместе с тем оригинальность трактовки дискурса М. Пеше заключается в том, что происходит корреляция лингвистического и идеологического подходов на уровне структурного дискурс-анализа текста. Ученый рассматри-
вает дискурс как некий центр сосредоточения идеологии и языка: дискурс-анализ служит инструментом исследования идеологических концепций употребления языка, а также посредством языка происходит реализация идеологических установок. Сам процесс дискурса М. Пеше относил к сфере идеологических классовых отношений . С позиций лингвистики этот процесс является своего рода системой отношений метонимии, синонимии, парафраз, связанных с идеологией, где данные структуры осуществляют корреляцию индивидуального и социального в дискурсе. В основу автоматического дискурс-анализа М. Пеше легла гипотеза о взаимовлиянии времени, места и социокультурного фактора в формировании дискурса, причем принципиальны социально-исторический и социокультурный аспекты, поскольку не личность формирует дискурс, а «матрица смыслов» или «идеологическая формация». Таким образом, индивидуум как субъект дискурса идеологически позиционирован и формируется под влиянием структур дискурса. Эти дискурсивные структуры М. Пеше определяет как «интердискурс» .
Знаменитый голландский ученый Теун Ван Дейк, посвятивший ряд работ исследованию данной проблемы, рассматривает дискурс как связную речь в устной и письменной форме, при котором происходит взаимодействие отправителя сообщения и реципиента. Т. Ван Дейк подчеркивает идею о том, что полноценное понимание дискурса основано на контекстуальной природе дискурса, поскольку дискурс – сложное и многоплановое коммуникативное явление, сочетающее в себе самые разнообразные экстралингвистические факторы в процессе коммуникации. Кроме того, дискурс прямо или/и косвенно связан с деятельностью социума и индивидуума в данном социуме, поскольку дискурс – это «существенная составляющая социокультурного взаимодействия» [Ван Дейк 1989: 53].
В отечественной лингвистике трактовки дискурса довольно многочислены. К примеру, М.Л. Макаров отмечает, что «во многих функционально ориентированных исследованиях видна тенденция к противопоставлению дискурса и текста по ряду оппозитивных критериев: функциональность – структурность, процесс –
продукт, динамичность – статичность и актуальность – виртуальность. Соответственно различаются структурный текст-как- продукт и функциональный дискурс-как-процесс» [Макаров 2003: 83]. Анализируя научные дефиниции дискурса, М.Л. Макаров показывает основные координаты, с позиции которых определяется дискурс: формальная, функциональная, ситуативная интерпретации [Макаров 2003: 33–48]. Во-первых, формальная интерпретация – это понимание дискурса как образования выше уровня предложения. Во-вторых, функциональная интерпретация
– это понимание дискурса как использования (употребления) языка, т.е. речи во всех ее разновидностях. В связи с этим вполне оправданно обращение к дискурсу многих ученых, которых интересует теория речевых актов, логическая прагматика общения, конверсационный анализ, анализ диалога, лингвистический анализ текста, критический анализ дискурса, проблемы социолингвистики и этнографии коммуникации, когнитивной лингвистики
и психолингвистики. В этой связи Е.И. Шейгал замечает, что в ряду смежных понятий «язык – речь – дискурс – текст» язык «противопоставлен всем трем понятиям – речи, дискурсу, тексту»
[Шейгал 2004: 10].
Одним из новых направлений в исследовании дискурса является лингвосинергетическая теория дискурса. В.Г. Борботько в книге «Принципы формирования дискурса: от психолингвистики к лингвосинергетике» рассматривает дискурс как коммуникативную интеракцию, где основные фазы речевого действия носят взаимоусиливающий характер: профаза (подготовительная фаза)
и эпифаза (исполнительная фаза). Профаза и эпифаза взаимосвязаны посредством энергетических зарядов: заряд профазы – ретроспекция (проекция прошлого в настоящем), эпифаза – перспектива (проекция будущего), имеющая суггестивную направленность: «…всякое высказывание, организованное глаголомпредикатом, действует в целом как узловой оператор деятельности, совершающий интерполяцию двух состояний реальности – исходного и результирующего» [Борботько 2009: 119–127]. В лингвосинергетической модели дискурс включает в себя фазовые траектории, осуществляющие нелинейную связь профазы и эпифазы и их разветвление, при этом структурно дискурс рассматри-
На правах рукописи
СОКОВ Алексей Анатольевич
НИКОНИМ В ВИРТУАЛЬНОМ ДИСКУРСЕ: ЛИНГВОПРАГМАТИЧЕСКИЙ АСПЕКТ
Специальность 10.02.01 - русский язык
диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук
Великий Новгород - 2014
Работа выполнена в федеральном государственном бюджетном образовательном
учреждении высшего профессионального образования «Владимирский государственный университет имени Александра Григорьевича и Николая Григорьевича Столетовых»
Научный руководитель: Юдина Наталья Владимировна,
доктор филологических наук, профессор
Официальные оппоненты: Сидорова Марина Юрьевна,
доктор филологических наук, профессор, профессор кафедры русского языка ФГОУ ВПО «Московский государственный университет имени М.В. Ломоносова»
Исаев Игорь Игоревич,
кандидат филологических наук, доцент, старший научный сотрудник ФГБУН Институт русского языка им. В.В. Виноградова Российской академии наук
Ведущая организация: ФГАОУ ВПО «Волгоградский
государственный университет»
Защита состоится «18» декабря 2014 г. в 16 часов на заседании совета по защите диссертаций на соискание учёной степени кандидата наук, на соискание ученой степени доктора наук Д 212.168.09 в Федеральном государственном бюджетном образовательном учреждении высшего профессионального образования «Новгородский государственный университет имени Ярослава Мудрого» по адресу: 173014, Великий Новгород, Антоново, ауд. 1208.
С диссертацией можно ознакомиться в научной библиотеке Новгородского государственного университета им. Ярослава Мудрого, с авторефератом - на сайтах http://www.vak.ed.gov.ru и http://www.novsu.ru
Учёный секретарь диссертационного совета, кандидат филологических наук, доцент
В.И. Макаров
ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ
Системное изучение ономастического пространства на современном этапе развития научной мысли имеет достаточно долгую и относительно утвердившуюся исследовательскую традицию. Особое положение имён собственных по отношению к нарицательным именам отмечалось учёными ещё в античное время. Уже тогда вёлся спор «об истинности имён и их пригодности для именования вещей» (Суперанская 2009: 46). Однако наблюдения греческих и римских философов, как и выводы, сделанные логиками эпохи Возрождения, вряд ли могут претендовать на место комплексных теоретических основ ономастической науки.
На современном этапе развития мировой лингвистики широкий интерес к проблемам ономастики, сопровождающийся появлением многочисленных исследований, посвященных её отдельным, частным явлениям, требует создания множества теоретических работ, которые, с одной стороны, обобщали бы разрозненные факты и, в частности, уточняли, унифицировали бы ономастическую терминологию, а с другой стороны, выявляли бы изученные и неизученные области этой комплексной дисциплины, указывая направления дальнейших исследований. Методологической основой современной ономастической теории являются работы целого ряда отечественных (см. исследования В.Д. Бондалетова, Н.В. Васильевой, М.В. Горбаневского, Д.Ю. Ильина, В.А. Никонова, Н.В. Подольской, A.B. Суперанской, В.И. Супруна и др.) и зарубежных (см. работы М. Бреаля, А. Гардинера, П. Кристоферсена, Дж. Ст. Милля, Б. Рассела, Х.С. Сёренсена, К. Тогебю и др.) лингвистов.
Онимы, как и любые лексические единицы, живо реагируют на все явления, происходящие в окружающей человека среде, в результате чего имена оказываются регистраторами событий, имевших место в общественной жизни. Всё это фиксируется в именных основах. Вместе с тем, в зависимости от явлений, характерных для той или иной эпохи, могут быть выделены и онимические основы, типичные для определённого времени, поскольку слова, обозначающие актуальные явления, легко становятся основами собственных имён. Вместе с тем, современная эпоха с её прорывом в области информационных технологий вызвала к жизни появление новых лексических единиц, которые ранее по определению не могли встречаться ни в литературе, ни в коммуникативном пространстве социума. Одной из таких языковых единиц можно считать так называемый «ник» (от англ. nic-name), или «никониму> - имя, используемое при компьютерном общении в Интернете. Главный вопрос, который возникает в связи с обсуждением сущностных свойств никонимов, - это вопрос об автономной либо подчинённой, совпадающей со статусом подвида, позицией новых именных знаков в антропонимической системе. Другими словами, следует ли говорить о целесообразности выделения новой функциональной единицы или это лишь вариация онима, перенесённого в новую сферу речевого взаимодействия. Этот вопрос частично представлен в работах Т.В. Аникиной, Д.И. Ермоловича,
B.М. Капацинского, A.B. Ходоренко и некоторых других современных исследователей.
Вместе с тем, никоним не только становится объектом исследования традиционной ономастической науки, но и изучается в русле современных тенденций развития гуманитарного знания, в частности - в лингвофилософии, психолингвистике, лингвокультурологии, социолингвистике, когнитивной лингвистике, лингвопрагматике. В связи с этим вполне обоснованным представляется становление таких понятий, как виртуальный дискурс и виртуальная языковая личность, различным аспектам изучения которых в лингвистических исследованиях XXI века посвящены работы Д.В. Галкина, Е.И. Горошко, О.В. Дедовой, Е.И. Литневской, О.В. Лутовиновой,
C.Н. Михайлова, М.Ю. Сидоровой, Г.Н. Трофимовой, Н.В. Юдиной и ряда других лингвистов.
Реферируемое диссертационное исследование подключается к серии научных работ, в центре внимания которых находится специфика формирования и функционирования никонимов в виртуальном дискурсе с точки зрения лингвопрагматического аспекта.
Актуальность настоящей работы обусловлена недостаточной изученностью никонимов как особого разряда имён собственных. На данный момент практически отсутствуют исследования, в которых никоним рассматривается в рамках виртуального дискурса и в качестве одного из способов самовыражения виртуальной языковой личности. В научной литературе не представлен вопрос о функционально-тематических особенностях никонимов. Малочисленными являются работы, в которых никонимы рассматривают в рамках лингвопрагматического аспекта. Под лингвопрагматическим подходом в настоящей работе понимается изучение функционирования языка в речевой практике, специфические проявления которого свидетельствуют о его дискурсивном назначении.
Объектом исследования является ономастическое пространство виртуального дискурса, в то время как в качестве предмета исследования выступают никонимы как особый антропонимический разряд имён собственных, используемые в виртуальной коммуникации.
Эмпирической базой настоящего исследования являются 4500 лексических единиц, извлечённых из распространённых русскоязычных порталов интернет-коммуникации различных жанров (www.livejournal.com, www.rutwitter.com,www.chat.mail.ru,www.pefl.ru,www.krutomer.ru, www.games.ru и др.).
Цель диссертационного исследования заключается в осуществлении комплексного анализа функционирования никонимов как особого разряда имён собственных в виртуальном дискурсе с позиций лингвопрагматического аспекта.
В соответствии с поставленной целью к частным задачам работы относятся следующие:
1) сопоставить различные подходы в исследовании имен собственных и определить тенденции изучения имени собственного на современном этапе, на
основе чего обозначить место никонима в ономастическом пространстве русского языка XXI века;
2) выявить философские и лингвистические подходы в рамках прагматической теории, а также провести анализ виртуального дискурса, описать его типологические характеристики и жанровые разновидности;
3) проанализировать процесс самоидентификации и самопрезентации языковой личности в виртуальном пространстве с точки зрения лингвопрагматического аспекта;
4) на основе собранного языкового материала выявить принципы мотивации виртуальной языковой личности при автономинации в коммуникативном пространстве Интернета;
5) описать теоретико-методологические основы понимания никонима как единицы виртуального дискурса, охарактеризовав при этом специфику предметно-понятийных связей и трансформации языкового знака;
6) выявить и проанализировать лексико-семантические, структурно-морфологические и функционально-тематические особенности функционирования никонимов в виртуальном дискурсе.
В работе использованы как общенаучные методы исследования: наблюдение, описание, анализ, синтез, индукция, дедукция, статистический анализ, - так и собственно лингвистические", сравнительно-сопоставительный, семиотический и стилистический методы. Кроме того, в ходе исследования был проведён лингвистический опрос, в котором участвовали 300 респондентов в возрасте от 17 до 35 лет, в результате чего был привлечён метод статистического анализа полученных и классифицированных по различным критериям экспериментальных данных, а также прагматический анализ вербализированных результатов.
Научная новизна диссертационного исследования заключается в том, что в нём 1) впервые предпринята попытка комплексного описания никонима как формы реализации лингвокреативного потенциала виртуальной языковой личности, функционирующей в рамках виртуального дискурса; 2) проведено системное изучение особенностей и характерных языковых черт виртуальной языковой личности; 3) выявлены ключевые дифференцирующие признаки виртуального дискурса; 4) представлена первичная попытка анализа процесса автономинации с точки зрения лингвопрагматического подхода.
Теоретическая значимость работы заключается в том, что 1) результаты проведенного исследования вносят определённый вклад в систематизацию теоретических знаний в области становления и развития одного из новейших разделов лингвистической науки, посвящённого языку Интернета; 2) представленный комплексный анализ никонима как новейшей ономастической единицы расширяет теоретико-методологическую базу исследования в области имени собственного.
Практическая значимость работы предопределена тем, что материалы и наблюдения исследования могут быть использованы в лекционных и практических курсах по фонологии, лексикологии и стилистике современного русского языка, а также в спецкурсах и спецсеминарах, посвященных
проблемам ономастики, лингвистической прагматики, дискурс-анализа, когнитивной лингвистики, лингвокультурологии, социолингвистики, лингвистики Интернета.
На защиту выносятся следующие положения:
1. В современной ономастической науке развитие получают как традиционные тенденции рассмотрения ономастического материала, так и только возникающие. В связи с этим применительно к особой сфере коммуникации Интернета можно говорить о формировании особой языковой личности - виртуальной, которая имеет ряд таких отличительных признаков, как высокий лингвокреативный потенциал, демократичный характер общения, особое отнощение к модели коммуникации, множественная идентификация. Вместе с тем, представляется возможным выделить виртуальный дискурс, определяемый как текст, погружённый в ситуацию общения в виртуальной реальности. Виртуальный дискурс объективно выделяется как противопоставляемый дискурсу реальному на основе собственных категориальных признаков;
2. В современной антропонимической системе наблюдается появление новой категории, никонима, используемого в условиях виртуальной реальности, создаваемого пользователем самостоятельно под влиянием, с одной стороны, законов языка, с другой - особой сферы функционирования, и являющегося выражением лингвокреативного потенциала виртуальной языковой личности;
3. При создании никонимов основную роль играет такая функциональная задача онима, как дифференциация. Поэтому большинство никонимов является результатом индивидуальной самопрезентации. Однако иногда может наблюдаться и контаминация в вербальном выражении самопрезентации и самоидентификации. Поэтому при автономинации необходимо учитывать социальные характеристики личности, её уникальность, принадлежность к какой-либо социальной группе, лингвокреативный потенциал, а также прагматическую составляющую восприятия никонима другими пользователями и психологическую мотивацию при самоидентификации и/или самопрезентации;
4. Никоним как единица виртуального дискурса вступает в характерные для имени собственного внутренние предметно-понятийные связи, однако в ряде случаев наблюдается трансформация семантического треугольника. Лексико-семантические, структурно-морфологические и функционально-тематические особенности никонимов обнаруживают широкий спектр использования грамматических и семантических ресурсов языка;
5. Дуалистическая природа никонимов как на системно-структурном, так и на функциональном уровнях отражает интенсивность языковых процессов, происходящих в XXI веке, и характеризует ономастическое пространство русского языка как динамично и непрерывно развивающееся.
Апробация работы осуществлена в ходе выступлений на конференциях международного (Международный форум в рамках года двустороннего сотрудничества России и Германии (г. Берлин, Германия, 2012 г.); XVII Международная научная конференция студентов, аспирантов и молодых
учёных «Ломоносов» (МГУ, г. Москва, 2010 г.); Международная научная конференция студентов, аспирантов и молодых учёных «Россия и Восток: язык - культура - ментальность» (ВГГУ, г. Владимир, 2010 г.); Международная научная конференция «Языковые категории и единицы: синтагматический аспект» (ВлГУ, Владимир, 2013 г.)), всероссийского (Всероссийская научно-практическая конференция «Технологии бренд-конструирования национального образа России» (РГУиТП, г. Пенза, 2012 г.)) и регионального (ежегодные студенческие конференции ВГГУ (ВлГУ) (ВГГУ, г. Владимир, 2009, 2010, 2011 гг., ВлГУ, г. Владимир, 2012, 2013, 2014 гг.)) уровней, а также на аспирантских семинарах и заседаниях кафедры русского языка Владимирского государственного университета имени Александра Григорьевича и Николая Григорьевича Столетовых.
Часть материалов настоящей работы нашла отражение в реализации таких научных проектов, как «Разработка образовательного Интернет-ресурса «Владимирский именослов» («Топонимическая карта Владимирской области»)» (поддержка администрации Владимирской области в рамках конкурса грантов для молодых учёных на проведение научных исследований по приоритетным направлениям развития науки, технологии и техники Владимирской области (2009 г.)), «Основные тенденции развития русского языка в XXI веке в лингвофилософском аспекте» (Федеральная целевая программа «Научные и научно-педагогические кадры инновационной России» (2009-2011 гг.)), «Языковая экзистенциальность XXI века в условиях модернизации современной России: лингвофилософский дискурс» (Федеральная целевая программа «Научные и научно-педагогические кадры инновационной России» (2010-2012 гг.)).
По теме диссертации опубликовано 10 работ, в том числе 3 статьи в рецензируемых журналах, рекомендованных ВАК Министерства образования и науки РФ для публикации основных научных результатов диссертаций на соискание ученой степени доктора и кандидата наук.
Структура работы обусловлена основными целями и задачами исследования, а также характером привлеченного для анализа языкового материала. Диссертационное исследование состоит из введения, четырёх глав, заключения, списка сокращений и библиографического списка.
Во Введении обосновывается актуальность темы исследования, описывается степень изученности проблемы, формулируются цели и задачи работы, характеризуется языковой материал, отмечается новизна полученных результатов, а также обозначаются используемые в ходе работы методы.
В главе первой «Место никоиима в ономастическом пространстве русского языка XXI века» представлен теоретический анализ основных подходов к изучению имени собственного, начиная с античности и заканчивая современными научными тенденциями; рассмотрены активные процессы в русском языке XXI века в их отношении к современному ономастическому пространству, а также описаны основные лингвистические позиции,
определяющие место никонима в ономастическом пространстве современного русского языка.
История изучения имени собственного берёт своё начало с древнейших времён, что объясняется его широким употреблением: имя собственное служит для наименования людей, географических и космических объектов, животных, различных предметов материальной и духовной культуры. Проблема изучения имени собственного начинается с античного периода. Отправной точкой в этом вопросе являются мысли, изложенные Аристотелем, Аммонием, Платоном, Дионисием Фракийским, Аполлонием Дисколом, римскими грамматиками Диомедом, Донатом, Консентием. Однако выводы относительно имени собственного, сделанные в этот период, вряд ли можно определить как лингвистические теории. Это были попытки философски описать взаимосвязь имени и вещи/предмета. Непосредственный анализ имени собственного как элемента языка и речи начинается с теоретических работ Дж. Ст. Милла, а затем получает своё развитие в трудах таких учёных, как М. Бреаль, В. Брёндаль, А. Гардинер, П. Кристоферсен, Б. Рассел, Х.С. Сёренсен и К. Тогебю. В отечественном языкознании систематическая работа по изучению имени собственного ведётся, в основном, в XX веке. Большой теоретический и практический вклад в исследование онимов внесли работы таких учёных, как В.Д. Бондалетов, Г.П. Бондарук, Н.В. Васильева, В.А. Никонов, Н.В. Подольская, А.И. Попов, Е.М. Поспелов, A.B. Суперанская, В.И. Супрун, Н.И. Толстой, В.Н. Топоров, О.Н. Трубачёв и многие другие. За это время сформировались такие основные теории в области изучения онимов, как теория уникальности имени, теории семантичности и асемантичности собственных имен по сравнению с нарицательными, теория синонимичности имен собственных, теории произвольности и строгой мотивированности имён собственных.
На протяжении всей истории изучения онимов одним из основных вопросов являлась проблема дифференциации имени собственного и имени нарицательного. Основные точки зрения в этой сфере представлены следующим образом: а) граница между нарицательным и собственным именами предельно чёткая; б) граница достаточно чёткая, поскольку никаких промежуточных явлений между собственными и нарицательными именами не существует; в) граница между именем собственным и нарицательным относительна.
Наиболее полный анализ ономастического пространства на современном этапе необходимо проводить, учитывая активные процессы, происходящие в русском языке XXI века. Для имён собственных наиболее релевантными и актуальными представляются изменения, происходящие в области орфоэпии, орфографии, словообразования, морфологии и лексики. При этом важно учитывать отношение таких лингвистических категорий, как норма и вариантность.
На современном этапе в области ономастической науки активно разрабатываются проблемы нормативно-языковых вопросов употребления онимов, трудности перевода, транслитерации и страноведения, культурно-
эстетические, а также вопросы литературной ономастики. Активно развивается направление региональной и городской ономастики. Среди относительно новых категорий ономастического пространства XXI века можно выделить урбонимы и эргонимы. К ним также представляется возможным отнести наименования, получившие название «никоним», который обладает рядом институциональных признаков, позволяющих дифференцировать данную единицу ономастического пространства среди ряда смежных.
В российской лингвистической науке в области интернет-коммуникации отсутствует общепринятый термин для обозначения имени пользователя в виртуальном пространстве. Часто можно встретить употребление термина никнейм или сокращённое от него ник (англ. nick - «прозвище», «кличка» и паше - «имя»). Следует отметить, что использование термина никнейм не совсем корректно, т.к. этимологическое «прозвище» или «кличка» относится к области социальной жизни человека в реальности и даётся ему окружающими людьми, тогда как наименование в виртуальном пространстве пользователь создаёт себе сам. Можно встретить для обозначения имени пользователя в виртуальном пространстве и словосочетание сетевое имя. Его недостаток видится в достаточно широком объёме содержания (ср.: сетевое имя компьютера, сетевое имя принтера и др.) (Андреев 2011). Предлагаемый некоторыми учёными вариант персоним встречается в лингвистической литературе для обозначения иных реалий, а также не отражает основных признаков имени пользователя в виртуальном пространстве (Голованова 2007). Наиболее удачным обозначением для описываемого явления нам представляется термин никоним, образованный из двух корней: английского nick и греческого (что является традиционным для научной терминологии) ovo^ia - «имя». Данный термин, во-первых, учитывает связь с описываемым денотатом; во-вторых, дифференцирует характерное понятие общей лексики и научный термин; в-третьих, позволяет вписать термин в один ряд с понятиями, относящимися к области ономастики (ср.: антропоним, гидроним, ойконим и др.).
Некоторые учёные приравнивают никонимы к псевдонимам. Псевдоним - вымышленное имя, существующее в общественной жизни человека наряду с настоящим или вместо него (Подольская 1978). Некоторые из свойств данной лексической единицы могут быть применимы и к никонимам, но среди основных отличий этих двух понятий нам представляется тот факт, что псевдоним избирается автором добровольно, тогда как создание никонима - необходимость, своеобразное правило сетевого поведения пользователя в виртуальной реальности, которое обусловлено наличием у никонима технической функции: служит для авторизации (входа) в систему. Кроме того, никоним является непременным атрибутом виртуальной языковой личности, средством реализации её линвокреативного потенциала и не всегда служит для того, чтобы за ним «скрыться».
Говоря о дифференциации никонимов и смежных с ними явлений, следует отграничить также понятие «логин». Логин (от англ. login - «вход в систему», «регистрационное имя») - имя, используемое пользователем для
входа в систему. Отличие данного понятия от никонима заключается в том, что логин - это идентификатор, подобный паролю, используемый для входа в защищенную систему и не обладающий самопрезентирующей функцией. Частое смешение этих понятий можно объяснить тем, что никоним нередко включает в себя функцию идентификатора в системе.
Таким образом, в настоящее время существует ещё достаточное количество вопросов и проблем, которые требуют решения и носят как фундаментальный (определение имени собственного, его место в языке и мышлении), так и прикладной (классификация, описание особенностей классов и др.) характер. В современной ономастической науке развитие получают как традиционные тенденции рассмотрения ономастического материала, так и только возникающие. В связи с этим специфика новых подходов к анализу языковых единиц проявляется в том, что значительное место в исследованиях отводится антропоцентрическому фактору. Кроме того, современный научный мир не может не учитывать реалии действительности общества XXI века и появляющиеся в связи с этим всё новые и новые объекты исследования, одним из которых является активно развивающееся виртуальное пространство.
В главе второй «Виртуальный дискурс в лингвопрагматическом аспекте» представлены основные лингвистические и философские предпосылки возникновения лингвистической прагматики как науки, приведены теоретико-методологические обоснования привлечения лингвопрагматического подхода к анализу никонимов, выделены конститутивные признаки и жанровые разновидности дискурса и «виртуального дискурса», а также описаны особенности функционирования языковой личности в виртуальном дискурсе.
Лингвистическая прагматика как научное направление берёт своё начало с середины XIX века и восходит к теории семиотики, заложенной Ч.С. Пирсом. Основной методологической базой лингвопрагматики послужили философские и лингвистические труды таких зарубежных учёных, как Э. Бенвенист, К. Бюлер, Л. Витгенштейн, Г.П. Грайс, У. Джемс, Дж. Дьюи, Р. Карнап, Ч.У. Моррис, Дж. Л. Остин, Ф. де Соссюр, П.Ф. Стросон. Лингвопрагматика стала самостоятельной (от философии) научной дисциплиной в середине XX века. В отечественной лингвистике проблемами прагматики как отдельной дисциплины стали заниматься в последней четверти XX века. В числе наиболее известных в этой области труды Ю.Д. Апресяна, Н.Д. Арутюновой, М.Б. Бергельсона, В.В. Богданова, Д.Б. Гудкова, В.З. Демьянкова, В.И. Карасика, В.Б. Кашкина, A.A. Кибрика, В.В. Красных, М.Л. Макарова, Г.Г. Почепцова, Ю.С. Степанова, И.А. Стернина, И.П. Сусова, С.А. Сухих, В.Н. Телия и др. Наиболее дискуссионными в теоретическом плане на настоящий момент для лингвопрагматики являются вопросы определения предмета и объектов изучения.
Современная теория дискурса, как и сам термин «дискурс», восходит к античной риторике, однако она начала складываться в самостоятельную область лишь в середине 60-х годов XX века в рамках многочисленных исследований, получивших название лингвистики текста. Это был период,
когда лингвистика вышла за рамки исследования изолированного высказывания (предложения) и перешла к анализу синтагматической цепи высказываний, образующих текст, конституирующими свойствами которого являются завершенность, целостность, связность и др. (Бабаян, Круглова 2002). Термин «дискурс» оказался многозначным и употреблялся рядом авторов в почти омонимичных значениях. Дискурс (франц. discours, англ. discourse) - это: 1) связный текст; 2) устно-разговорная форма текста; 3) диалог; 4) группа высказываний, связанных между собой по смыслу; 5) речевое произведение как данность - письменная или устная (там же). Вслед за Н.Д. Арутюновой под дискурсом в реферируемом исследовании понимается «связный текст в совокупности с экстралингвистическими - прагматическими, социокультурными, психологическими и другими факторами; текст, взятый в событийном аспекте; речь, рассматриваемая как целенаправленное социальное действие, как компонент, участвующий во взаимодействии людей и механизмах их сознания (когнитивных процессах)» (Арутюнова 1998).
Тип дискурса - это обобщённое представление о тексте, концепт текста в сознании носителей соответствующей культуры. В связи с этим в структуре дискурса как когнитивного образования выделяются три компонента, соответствующих: а) обобщённой модели референтной ситуации; б) репрезентациям знаний о социальном контексте, с учётом которого осуществляется социальное взаимодействие посредством текстов; в) лингвистическим знаниям (определённым схемам построения текста и семантико-синтаксическим структурам).
Виртуальный дискурс определяется как текст, погружённый в ситуацию общения в виртуальной реальности. При этом виртуальный дискурс объективно выделяется как противопоставляемый дискурсу реальному на основе собственных категориальных признаков. К ценностям виртуального дискурса относятся анонимность, демократичность общения, неограниченная доступность получения информации и завязывания контактов, скорость получения информации, отсутствие пространственных границ, стирание роли временного фактора и свобода самовыражения. Среди формально-структурных признаков виртуального дискурса выделяются следующие: виртуальность, дистантность, опосредованность, осуществляемая благодаря электронному сигналу как каналу общения, креализованность (т.е. использование различных паралингвистических средств, таких как рисунок, фотография, а также шрифт, цвет, графические символы и др.), наличие гипертекста.
Виртуальная языковая личность обладает своим набором характеристик, а именно: высоким лингвокреативным потенциалом, демократичным характером общения, особым отношением к модели коммуникации, множественной идентификацией. Одним из проявлений лингвокреативного потенциала языковой личности в виртуальном дискурсе является языковая игра, в том числе используемая в никонимах.
Нерешённым представляется вопрос о самоидентификации виртуальной языковой личности, с которой человек встречается на первом этапе вхождения
в виртуальное пространство, а именно - проблема выбора сетевого имени, получившего в лингвистической науке название никонима.
В третьей главе «Теоретико-методологические основы понимания никонима как единицы виртуального дискурса» описаны принципы автономинации в виртуальном дискурсе, представлен анализ трансформации языкового знака в никонимах, а также определена специфика предметно-понятийных связей никонима.
При создании никонимов, как и псевдонимов, основную роль играет такая функциональная задача онима, как дифференциация и уникальность конкретной языковой личности. Именно поэтому большинство никонимов является результатом индивидуальной самопрезентации. Однако иногда может наблюдаться и контаминация в вербальном выражении самопрезентации и самоидентификации. Поэтому при автономинации необходимо учитывать социальные характеристики личности, её уникальность, принадлежность к какой-либо социальной группе, лингвокреативный потенциал, а также прагматическую составляющую восприятия никонима другими пользователями и психологическую мотивацию при самоидентификации и/или самопрезентации.
Выявление принципов автономинации представляется возможным посредством проведения лингвистического интервьюирования, эксплицирующего номинативный акт в целом, включая мотивационную установку номинатора.
С целью получения рефлексивных текстов в ходе исследования был проведен опрос трёхсот интернет-пользователей. Результаты показали, что в 28% случаев при автономинации никоним интернет-пользователя представляет собой либо полное или частичное дублирование антропонима человека в реальной жизни, написанное ввиду технической особенности ресурса. В 14% случаев никоним частично дублирует антропоним пользователя или производный от него. Другая часть представляет собой отражение иной информации о человеке или создаётся под воздействием субъективных психолингвистических факторов. Большинство никонимов (57% от общего числа) не имеют связи с антропонимом и являются вымышленными или отсылают к прецедентным именам.
Таким образом, мотивация при автономинации определяется следующими характеристиками: стремление к прямой самопрезентации; использование в наименовании реалий, связанных с биографией пользователя (год рождения, место проживания и др.); стремление отразить особенности внешности пользователя; апелляция к прецедентным именам из сферы литературы, кино, музыки; стремление отразить тематику создаваемых текстов; проявление лингвокреативного потенциала посредством языковой или графической игры; связь никонима с профессиональной деятельностью пользователя.
При анализе никонимов с точки зрения выделения графических особенностей исследуемые лексические единицы обнаруживают своеобразие на уровне орфографии и пунктуации. При этом в первом случае спектр
трансформаций более широк, что зачастую связано с техническими позициями коммуникативной среды.
Анализ языкового материала позволяет выделить следующие особенности оформления никонимов на уровне орфографии:
1) использование букв кириллицы для обозначения никонимов русскоязычного происхождения наблюдается в единицах различного структурно-грамматического происхождения: однословных (ср., напр.: ИллюзиЯ (Чат Mail), Кварц (Чат Krutomer)), построенных по модели словосочетания (ср., напр.: Время Перемен (Чат Krutomer), Дежурный_Ангел (Чат Mail)), построенных по модели предложения (ср., напр.: эй человек (Чат Mail));
2) использование латинских букв для обозначения никонимов англоязычного происхождения, равных словоформе с предлогом (ср., напр.: withoutstress (пер. с англ. - "без стресса") (ЖЖ)); построенных по модели словосочетания (ср., напр.: angry daddy (пер. с англ. - "сердитый папа") (ЖЖ)); построенных по модели предложения (ср., напр.: Areyouready (пер. с англ. -"Вы готовы") (Чат Mail), 1_ат (пер. с англ. - "я есть") (Чат Mail), No name (пер. с англ. - "нет имени") (Чат Mail));
3) транслитерация кириллической системы письма в латинскую (ср., напр.: XuliganVovochka (транслит. "Хулиган Вовочка") (Твиттер), takoi_kak_vse (транслит. "такой как все"));
4) использование латинских букв в качестве кириллических на основе их графического сходства. Ср., напр.: apxivapiyc (транслит. "архивариус") (ЖЖ), bilet-na-vblxod (транслит. "билет на выход") (ЖЖ);
5) использование цифр в буквенной функции (ср., напр.: 4а6ка (транслит. "чашка") (ЖЖ), по4пауа_гека (транслит. "ночная река") (ЖЖ), s4astlivay (транслит. "счастливый") (ЖЖ));
6) использование знаков-символов в буквенной функции, что основано на их графическом сходстве с кириллическими или иногда латинскими буквами. Например, знак «*» сходен с буквой «ж», знак «@» - с буквой «а», знак «$» сходен с латинской буквой «s», выполняющей при создании никонимов роль кириллической буквы «с». Ср., напр.: G@№G$TER (транслит. "гангстер") (Чат Krutomer), жена@.жизни.пе1 (транслит. "жена, а жизни нет"), *ORIK (транслит. "Жорик") (Чат Krutomer);
7) ненормативное, произвольное использование прописных букв, (ср., напр.: ДрАкОшА (Чат Mail), ЕгОзА (Чат Mail), ОдеялкА (Чат Mail)).
На уровне пунктуации отмечаются следующие особенности: 1) пренебрежение знаками пространства (ср., напр.: gromkayatishuna (транслит. "громкая тишина") (ЖЖ), zlobnysuslik (транслит. "злобный суслик") (ЖЖ), russkiychelowek (транслит. "русский человек") (ЖЖ)); 2) знак пространства может заменяться символом «подчёркивание» (_) (ср., напр.: Дежурный_Ангел (Чат Mail), Горький_шоколад (Чат Mail)).
Двусторонность языкового знака в виртуальном дискурсе сохраняется: он состоит из означающего, образуемого в данном случае графемами, и означаемого, создаваемого смысловым содержанием языкового знака. Но при
этом обнаруживаются трансформации в связи обозначающего и обозначаемого, обусловленные использованием нехарактерных для традиционной системы русского литературного языка комбинаций графем. Используемые пользователем при создании никонима трансформации с элементами языковой, или скорее - «графической», игры могут быть рассмотрены с точки зрения когнитивного подхода. В этой связи никонимы выступают в качестве своеобразных маркеров реализации лингвокреативного потенциала современной виртуальной языковой личности. Трансформации, происходящие с языковым знаком в виртуальном дискурсе, не только отражают интенсивность языковых процессов, происходящих в XXI веке, но и характеризуют знаковую систему языка как динамично и непрерывно развивающуюся. Специфика предметно-понятийных связей никонимов проявляется в трансформации традиционного для лингвистической науки семантического треугольника. Анализ языковых единиц позволяет выделить четыре вида трансформации.
Во-первых, в случае если для виртуальной личности важным является позиционирование в определённой сфере коммуникации собственного имени, то никоним сходен с фамилией и/или именем конкретного человека и поэтому мотивирован ими. В свою очередь, фамилия и/или имя соответствует своему денотату и сигнификату. Во-вторых, при использовании никонима в качестве начала установления контакта наблюдается редукция треугольника, т.к. отсутствует объект, обозначаемый словом. В-третьих, никоним может отсылать посредством образа и через известное понятие к определённому, но при этом вымышленному объекту. В-четвёртых, объектом наименования никонима является виртуальный образ, относящийся сам по себе к области абстракции. Поэтому констатировать факт построения традиционного семантического треугольника не представляется возможным.
В четвёртой главе «Типологические характеристики никонима как единицы виртуального дискурса» описаны лексико-семантические, структурно-грамматические и функционально-тематические особенности никонимов.
Семантике имён собственных до последнего времени не уделялось должного внимания. Сфера языковых значений традиционно трактовалась как не поддающаяся или плохо поддающаяся системному описанию. Поэтому семантика собственных имён - область не только не исследованная, но и не определённая. Поскольку многие считают имена собственные категорией, лежащей вне понятий, а семантика всегда понятийна, нередко вообще возникает сомнение в правомерности выделения семантики в качестве особого аспекта имени собственного. Иногда семантику имён приравнивают к семантике тех нарицательных имён, от которых они образовались. Значение имён также переносят на те образы, которые складываются в нашем сознании как определённые денотаты имён, переходя в экстралингвистическую сферу. Наконец, есть мнение, что основное значение имён собственных в том, что это имена (Суперанская 2009).
Что касается никонимов, то необходимо отметить, что собранный языковой материал позволяет сделать вывод об их неоднородной природе с точки зрения происхождения. Поэтому при анализе лексико-семантических особенностей никонимов необходимо учитывать процесс образования лексических единиц, зависящий, как было указано выше, от функции, которую определённый никоним выполняет в сфере коммуникации. Данное утверждение даёт основание полагать, что значением обладают никонимы, образованные от нарицательных имён, т.к. пользователю при выборе сетевого имени важны коннотации, которыми нарицательное имя обладало.
Анализ языкового материала позволяет разделить никонимы по следующим тематическим группам:
«Человек». В этой группе выделяются различные лексико-семантические группы, среди которых наиболее релевантной является та или иная часть тела (глаза (ср., напр.: ГЛАЗА_ЦВЕТА_НЕБА (Чат Mail), Кареглазка (ЖЖ), zelenoglazaya (транслит. "зеленоглазая") (ЖЖ)); особенности внешности (ср., напр.: НеХудовыеЩёки (Чат Mail), kyrnosik (транслит. "курносик") (ЖЖ), mohnatoe-ushko (транслит. "мохнатое ушко") (ЖЖ)); наиболее релевантной является та или иная черта характера (ср., напр.: ШуТнИк (Чат Mail), Нервный (ЖЖ), 4elovek-pe4al (транслит. "человек печаль") (ЖЖ)); наиболее релевантной является профессия человека (ср. напр.: Летчик (Чат Mail), Advocat (транслит. "адвокат") (Форум ПЕФЛ), sv-yaz-ist (транслит. "связист") (ЖЖ)); на первый план выступает увлечение (хобби) человека (ср., напр.: Волейболист (Чат Mail), фотограф (Чат Mail)); архисемой является одежда/ элемент одежды, головной убор или обувь (ср., напр.: кагтан (транслит. "карман") (ЖЖ), бескоЗЫрка (транслит. "бескозырка") (ЖЖ), armeyskiysapog (транслит. "армейский сапог") (ЖЖ)).
К тематической группе «Природа» относятся номинации из сферы флоры (ягоды (ср., напр.: club-nichka-nn (транслит. "клубничка") (ЖЖ), malina-yagodka (транслит. "малина ягодка") (ЖЖ)), грибы (ср., напр.: muhamore (транслит. "мухамор") (ЖЖ)), цветы (ср. напр.: lutic (транслит. "лютик") (ЖЖ), orchideja (транслит. "орхидея") (ЖЖ)) и фауны (ср., напр.: Волчица (Чат Games), las-tochka (транслит. "ласточка") (ЖЖ), 4егера-ха (транслит. "черепаха") (ЖЖ)).
В тематической группе «Культура» выделяются номинации из сферы мифологии (ср., напр.: ajfrodita (транслит. "Афродита") (ЖЖ), Ahilles (транслит. "Ахилес") (Форум ПЕФЛ)), религии (ср., напр.: Ангел Архангела (Чат Krutomer), Чертяка (Чат Mail), adsky40rt (транслит. "адский чёрт") (ЖЖ)), номинации из сферы русской литературы (ср., напр.: Остап_Бендер (Чат Mail), chor-i-kalinich (транслит. "хорь и калиныч") (ЖЖ), kopeikinn (транслит. "Копейкин") (ЖЖ)) и зарубежной литературы (ср., напр.: karlssOn (транслит. "Карлсон") (ЖЖ), ledy-chatterley (транслит. "леди Чаттерлей") (ЖЖ)).
К тематической группе «Пища» относятся никонимы, которые можно разделить на такие лексико-семантические подгруппы, как еда (ср., напр.: Горъкий шоколад (Чат Mail), кура-гриль (Чат Mail)) и напитки (ср., напр.: k_v_A_S (транслит. "квас") (ЖЖ), kefffir (транслит. "кефир") (ЖЖ)).
Представляется возможным выделить тематическую группу «Время», где встречаются никонимы с упоминанием времени года (ср., напр.: 4ydo-oseni (транслит. "чудо осени") (ЖЖ), ajongwinter (пер. с англ. "долгая зима") (ЖЖ)) и с упоминанием месяца года (ср., напр.: апрель (Чат Games), august-morning (пер. с англ. "августовское утро") (ЖЖ)).
В тематической группе «Пространство» можно выделить никонимы с упоминанием страны (ср., напр.: СССР (Чат Mail), MEXICANBOY (Чат Mail)), города (ср., напр.: Баку_для_Бакинцев (транслит. "Баку для бакинцев") (Чат Mail), kiyevskiy-drug (транслит. "киевский друг") (ЖЖ)) или региона (ср., напр.: izkavkaza (транслит. "из Кавказа") (Чат Mail), 61 region (транслит. "61 регион") (Форум ПЕФЛ)).
Анализ собранного языкового материала позволяет сделать вывод о том, что в достаточно большом количестве исследуемых именных знаменателей используются единицы ономастического пространства. В связи с этим представляется возможным объединить никонимы в следующие группы: имена живых существ и существ, воспринимаемых как живые (антропонимы, обозначающие человека, проживающего в эпоху древнего мира, (ср., напр.: Ш-on-ham-on (транслит. "Тутанхамон") (прим.: Тутанхамон- фараон Древнего Египта из XVIII династии Нового царства) (ЖЖ)), античности (ср., напр.: aristokl (транслит. "Аристокл") (прим.: Аристокл - греческий философ, представитель Перипатетической школы) (ЖЖ)), Возрождения (ср., напр.: boticheli (транслит. "Ботичели") (прим.: Сандро Боттичелли - итальянский живописец флорентийской школы) (ЖЖ)), Нового времени (ср., напр.: indiragandhi (транслит. "Индира Ганди") (прим.: Индира Ганди - индийский политический деятель) (ЖЖ), eva-braun013 (транслит. "Ева Браун"), (прим.: Ева Браун - жена Адольфа Гитлера) (ЖЖ)), Новейшего времени (ср., напр.: Abramovich (транслит. "Абрамович") (прим.: Роман Абрамович - миллиардер, предприниматель) (Форум ПЕФЛ), lOOtskaya (транслит. "Стоцкая") (прим.: Анастасия Стоцкая - певица) (ЖЖ), мифонимы (ср., напр.: affrodita (транслит. "Афродита") (прим.: Афродита - богиня греческой мифологии) (ЖЖ), Ahilles (транслит. "Ахилес") (прим.: Ахилес - герой греческой мифологии) (Форум ПЕФЛ), Hermes (транслит. "Гермес") (прим.: Гермес - бог в греческой мифологии) (ЖЖ), ziggfried (транслит. "Зигфрид") (прим.: Зигфрид - герой германо-скандинавской мифологии) (ЖЖ)).
Среди именований неодушевленных предметов встречаются астронимы (ср., напр.: _kassiopea_ (транслит. "Кассиопея") (прим.: Кассиопея - созвездие Северного полушария неба), сортовые и фирменные названия (ср., напр.: TU-134 (ЖЖ), coca-cola (ЖЖ)), товарные знаки (ср., напр.: Dunhill (транслит. "Данхилл") (ЖЖ), doppel-herz (транслит. "Допель Герц") (ЖЖ), láceoste (транслит. "Ла кост") (ЖЖ)).
Кроме того, выделяются никонимы, включающие в свой состав собственные имена комплексных объектов, среди которых названия произведений русской литературы (ср., напр.: bednaya-liza (транслит. "Бедная Лиза") (прим.: повесть Н.М. Карамзина) (ЖЖ), bespridanitsa (транслит. "бесприданица") (прим.: пьеса H.A. Островского)), названия произведений
зарубежной литературы (ср., напр.: КрАсНаЯшАпОчКа (прим.: сказка Ш. Перро) (ЖЖ), barmaglOt (транслит. "бармаглот") (прим.: стих JI. Кэрола) (ЖЖ)) и названия произведений кинематографического искусства (ср., напр.: chorni-tylpan (транслит. "черный тюльпан") (прим.: фильм Кристиана Жака, 1963) (ЖЖ), donni brasco (транслит. "Дони Браско") (прим.: драма режиссёра Майка Ньюэлла, 1997) (ЖЖ)).
Таким образом, лексико-семантическое описание анализируемых единиц позволяет выделить шесть групп, соотносящихся с понятиями «Человек», «Природа», «Культура», «Пища», «Время» и «Пространство». При этом наиболее многочисленной группой по количеству примеров является группа «Человек», что позволяет сделать вывод об антропоцентрической ориентации современной виртуальной языковой личности.
Особую группу в лексико-семантической классификации представляют никонимы, в структуре которых (полностью или частично) присутствуют уже существующие единицы ономастического пространства. Среди них - имена живых существ и существ, воспринимаемых как живые; именования неодушевленных предметов; собственные имена комплексных объектов. Обозначенные особенности свидетельствуют об особом характере когнитивного стиля виртуальной личности - использование прецедентных имён при автономинации. Важно отметить, что при этом достаточно высок культурный уровень личности, о чём говорит наличие примеров, где используются названия произведений литературы и искусства.
Анализ структурных и морфологических особенностей никонимов обнаруживает широкий спектр использования основных моделей построения ономастических единиц. Выделяются монокомпонентные и поликомпонентные наименования. Учитывая морфологическую природу, монокомпонентные наименования мы можем разделить на именные субстантивные (ср., напр.: АлиГарх (Чат Mail), Богиня (Чат Mail)), адъективные (ср., напр.: ЕршисТый (Чат Mail), Желанная (Чат Mail), Красивая (Чат Mail)), прономинализованные (ср., напр.: ОНА (Чат Mail), ОнО (Чат Mail)); глагольные (ср., напр.: Беги! (Чат Mail), НаДоЕЛИ (ЖЖ), Целую =* (Чат Mail)); наречные (ср., напр.: гОрЬкО (ЖЖ), ЗАБАВно (ЖЖ), Неважно (Чат Mail), ОЧЕНЬ (Чат Mail)); междометные (ср., напр.: Ах! (Чат Krutomer), Shhh (Чат Krutomer)) и звукоподражательные (ср., напр.: bimbom (транслит. "бим-бом") (ЖЖ), bzzzzzzzzzzzzz (транслит. "бз") (ЖЖ)).
Среди поликомпонентных наименований можно выделить никонимы, равные словоформе (ср., напр.: в неадеквате (Чат Mail), Из пепла (Чат Krutomer)), сочетанию слов с сочинительной связью (ср., напр.: Добрая, но Жестокая! (Чат Mail), КрасивыйиБольшой (Чат Krutomer)), словосочетанию с подчинительной связью (в соответствии с номинативной концепцией словосочетания В.В. Виноградова) (ср., напр.: Горький_шоколад (Чат Krutomer), Мартовский Кот (Чат Krutomer), Одинокая Луна (Чат Krutomer)) и предложению - как двусоставному (ср., напр.: МожетТыТаСамая (Чат Mail), ЭфФфеюп достигнут (Чат Mail), я побежал за солнцем (Чат Games)), так и
односоставному (ср., напр.: Можно спрошу? (Чат Mail), ИщуПослушных (Чат Mail), Поговорю_ПО Тел (Чат Mail)).
Таким образом, никоним, будучи относительно новой ономастической единицей, использует все структурные ресурсы языка, что позволяет поставить его в ряд с другими единицами антропонимической системы.
Релевантность функции того или иного никонима предопределяется не только и не столько человеком сознательно, сколько пространством коммуникации, её жанровым своеобразием (форум, чат, блог, или сетевой дневник, электронная почта, запись в гостевой). Поэтому следует учитывать жанровые особенности сферы коммуникации в виртуальном дискурсе. В данном случае внимание необходимо остановить на так называемых жанрах, оформляющих неспециалъное, непрофессиональное общение (всевозможные дискуссионные группы, чаты, гостевые книги, письма электронной почты, избранные почтовые рассылки и др).
В связи с этим выделяются никонимы, выполняющие номинативную (ср., напр.: tina kandelaki (Твиттер), Валюшка (Чат Mail), Женек (ЖЖ), Сл@в@ (Чат Mail)), идентифицирующую (ср., напр.: vovanjbolvan (транслит. "Вован болван) (ЖЖ), grisha mot (транслит. "Гриша мот") (ЖЖ)), контактоустанавливающую (ср., напр.: МОГУ_МНОГО (Чат Mail), Пригласи в гости! (Чат Mail), Я бы влюбился! (Чат Mail), Ищу красивую (Чат Mail)) и техническую 111 (форум ПЕФЛ), qwerty (Чат Mail), 123 (ICQ), user (Чат Mail)) функцию.
Таким образом, никоним, являясь обязательным атрибутом для входа в виртуальное коммуникативное пространство, представляет собой полифункциональную антропонимическую категорию. При этом важно отметить, что никоним может выполнять сразу несколько функций, но для того, чтобы выявить наиболее релевантную, необходимо учитывать жанровое своеобразие коммуникативной среды.
В Заключении работы подводятся итоги, обобщаются выводы проведённого исследования.
В настоящее время отсутствует единая, общепринятая концепция имени собственного, что во многом объясняется различием исходных положений и методов их создателей, а также тем, что поиски велись порой в разных направлениях и парадигмах лингвистического знания. В современной ономастической науке развитие получают как традиционные тенденции рассмотрения ономастического материала, так и только возникающие. В связи с этим специфика новых подходов к анализу языковых единиц проявляется в том, что значительное место в исследованиях отводится антропоцентрическому фактору. Кроме того, современная лингвистика не может не учитывать реалии действительности общества XXI века и появляющиеся в связи с этим всё новые и новые объекты исследования, одним из которых является активно развивающееся виртуальное пространство.
Виртуальный дискурс, вызывающий большой интерес исследователей, определяется как текст, погружённый в ситуацию общения в виртуальной реальности. При этом виртуальный дискурс объективно выделяется как
противопоставляемый дискурсу реальному на основе собственных категориальных признаков. Применительно к виртуальному дискурсу можно говорить о формировании особой языковой личности - виртуальной, которая имеет ряд отличительных признаков. В современной антропонимической системе наблюдается появление новой категории - никонима - соотносящейся с виртуальной реальностью, являющейся непременным атрибутом виртуальной языковой личности и имеющей ряд особенностей.
В результате предпринятого анализа никонимов были описаны следующие особенности данных лексических единиц: на уровне графики фиксируется использование букв кириллицы для обозначения никонимов русскоязычного происхождения; использование латинских букв для обозначения никонимов англоязычного происхождения; транслитерация кириллической системы письма в латинскую; использование латинских букв в качестве кириллических на основе их графического сходства; использование цифр в буквенной функции; использование знаков-символов в буквенной функции; ненормативное, произвольное использование прописных букв.
На структурном и морфологическом уровнях никонимы делятся на монокомпонентные и поликомпонентные. Среди монокомпонентных выделяются именные (субстантивные, адъективные, прономинализованные), глагольные, адвербиализованные, междометные, звукоподражательные. Среди поликомпонентных выделяются никонимы равные а) словоформе, б) сочетанию слов с сочинительной связью, в) словосочетаниям с подчинительной связью, г) предложению - односоставному и двусоставному.
На лексическом-семантическом уровне выделяются никонимы, образованные от нарицательных имён и относящиеся к тематическим группам «Человек», «Природа», «Культура», «Пища», «Время», «Пространство».
В данном исследовании впервые была предпринята попытка классификации анализируемых лексических единиц с точки зрения их функционально-тематических особенностей. Были выделены никонимы, выполняющие номинативную, идентифицирующую,
контактоустанавливающую и техническую функции.
В завершение работы предлагается следующее определение никонима: никоним - вид онима, имя собственное, используемое в условиях виртуальной реальности XXI века, создаваемое пользователем самостоятельно под влиянием традиционных законов языка и новейшей коммуникативной сферы функционирования в интернет-пространстве, а также являющееся выражением лингвокреативного потенциала современной виртуальной языковой личности.
В реферируемой диссертации намечаются пути дальнейшего изучения никонима в виртуальном дискурсе и перспективы её практического применения: 1) рассмотрение никонима как элемента речевого портрета современной языковой личности; 2) анализ функционирования никонимов в рамках лингвокультурологического, социолингвистического и лингвофилософского подходов; 3) рассмотрение вопроса о функционировании доменного имени как особого разряда имени собственного, используемого в Интернете.
Основные результаты исследования отражены в следующих публикациях:
1) Соков A.A. Функционально-стилевые особенности никонимов в виртуальном дискурсе // Известия Волгоградского государственного педагогического университета. Серия «Филологические науки». - Волгоград, 2013. - №4 (79). - С. 69-72. (0,4 пл.).
2) Соков A.A. Автономинация как результат реализации лингвокреативного потенциала виртуальной языковой личности XXI века // Вестник Московского государственного областного университета. Серия «Русская филология». - Москва, 2014. - №4. - С. 78-84. (0,35 п.л.).
3) Соков A.A. Никоним как языковой знак: особенности графического оформления // Научное мнение: научный журнал / Санкт-Петербургский университетский консорциум. - № 9. - СПб., 2014. - С. 130134. (0,45 п.л.).
Статьи и материалы конференций:
4) Соков A.A. Интернет-язык как следствие речевого конфликта в сознании современной языковой личности // Сборник работ студентов Владимирского государственного гуманитарного университета по итогам студенческой научной конференции в 2009 году. - Владимир: ВГГУ, 2009. -С. 116-118.
5) Соков A.A. Топонимическая карта Владимирской области (к вопросу о создании электронного образовательного модуля) // Материалы XVII Международной конференции студентов, аспирантов и молодых учёных «Ломоносов». Секция «Филология». - М.: Изд-во Моск. ун-та, 2010. - С. 165167.
6) Соков A.A. Лингвокультурологические маркеры Востока и современное русское языковое пространство // Россия и Восток: язык - культура - ментальность: Материалы Международной конференции студентов, аспирантов и молодых учёных. - Владимир: ВГГУ, 2010. - С. 272-277.
7) Соков A.A. К вопросу о креативности в эргонимии // Сборник работ студентов Владимирского государственного гуманитарного университета по итогам студенческой научной конференции в 2010 году. - Владимир: ВГГУ, 2011.-С. 55-58.
8) Соков A.A. Русский язык как национальный символ России в условиях глобализации // Материалы V Международной научно-практической конференции «Молодёжь. Наука. Инновации». - Пенза, 2012. - С. 65-68.
Прагматика дипломатического дискурса в условиях военно-политического противостояния
Интент-анализ дипломатического дискурса в кризисной ситуации призван определить преобладающий характер интенциональности в речи представителей МИД РФ на основе выявления и подсчёта всех означенных дипломатами интенций, а также выяснить, каким образом конфликтный дискурс трансформирует «стерильную» дипломатическую коммуникацию.
Объясниться, чётко и предельно понятно донести позицию МИД России по вопросу того или иного кризисного процесса и путей выхода из него - основная цель дипломатов, чьим оружием издавна являлось слово. Намерения, облекаемые в языковую форму, выражаются таким образом, чтобы они были понятны адресанту высказывания. За одним-единственным заявлением, интервью или комментарием может скрываться не один час брифингов, сопровождающихся тщательным подбором лингвистических средств.
Понимание - индикатор успешности речевых усилий, затраченных адресантом и главный критерий успешности коммуникации в целом. В связи с этим субъективность, инкорпорированная в интент-анализ, не является методологическим недостатком, поскольку субъективное оценивание намерений говорящего является адекватным объекту изучения65 Ушакова Т. Н., Павлова Н. Д., Латынов В. В., Цепцов В. А. Слово в действии: Интент - анализ политического дискурса. - Санкт-Петербург: Алетейя, 2000. - С. 21. .
Для проведения интент-анализа коллекции текстов семи дипломатов МИД России были загружены в программу для кодирования текстов Atlas.ti и NVivo в качестве кодировочной базы. Единицей кодирования выступила единица интент-анализа - интенция, - выраженная предложением/высказыванием. Кодировочная система сформирована на основе словаря интенций Т. Н. Ушаковой, усовершенствованного М. Н. Тиминой Тимина М. В. Опыт использования расширенной методики интент-анализа в процессе обучения специалистов информационного профиля // Труды Санкт-Петербургского государственного университета культуры и искусств том 197 / 2013. 16 -- Языкознание. - С. 83-88.. Таким образом, каждому предложению была присвоена одна или несколько интенций. Интенции, согласно кодировочной системе, объединены в три группы - кооперативные, конфронтационные и нейтральные - в соответствии с тремя типа речевых стратегий в конфликтогенной ситуации, предложенных И. И. Гулаковой.
Таблица 1
|
Кооперативная стратегия |
Конфронтационная стратегия |
Нейтральная Стратегия |
|||||
|
Оправдание |
Замалчивание |
Ирония (+) |
|||||
|
Восхищение |
Злорадство |
Отрицание |
Сочувствие |
||||
|
Одобрение /Похвала |
Открытое обвинение |
Предопределенность |
Скрытое обвинение |
||||
|
Обреченность |
Тревога (неопределенность) |
||||||
|
Оптимистический прогноз |
Негативная оценка (критика) |
Пессимистический прогноз |
Предупреждение о последствиях |
||||
|
Презрение |
Подозрение |
||||||
|
Удивление (+) |
Удивление (-) |
Разочарование |
|||||
|
Сомнение |
Недовольство |
||||||
|
Самопреентация |
Разоблачение |
Скрытая критика |
|||||
|
Демонстрация силы (без угрозы) |
Устрашение, угрозы |
Равнодушие |
|||||
|
Привлечение внимания (рассуждения) |
|||||||
|
Успокоение аудитории |
|||||||
|
Смирение |
|||||||
|
Отвод обвинений |
По результатам экспертного интент-анализа на основе кодирования в NVivo в российском дипломатическом нарративе о Пятидневной войне было выявлено незначительное (в пределах 1 %) превалирование кооперативной стратегии, коим можно пренебречь: 334 случая реализации ориентированных на собеседника коммуникативных средств против 308 случаев обращения к речевых средствам конфронтационного характера. Следует отметить, что в рамках данного сравнения не учитывались случаи единичного употребления тактик, относящихся к той или иной стратегии. Таким образом, кооперативное и конфронтационное речевое поведение в равной мере свойственно языковой личности представителя МИД в ситуации международного конфликта в Южной Осетии. Что до нейтральной риторики, которая для России как «третьей стороне», взявшей на себя миротворческие и превентивные функции в регионе, была бы более уместной, то случаи имплементации нулевой речевой стратегии крайне редки.
Если говорить о стратегийном прагматиконе каждого из дипломатов в отдельности, то кооперативной стратегии по большей части придерживаются А. А. Нестеренко и С. В. Лавров, конфронтационной - В. И. Воронков, С. В. Лавров, Г. Б. Карасин, В. И. Чуркин, нейтральной - А. В. Грушко и С. А. Рябков. Отметим, к риторике конфронтации чаще прибегают представители России в международных организациях, в частности ОБСЕ (В. И. Воронков) и ООН (В. И. Чуркин).
Наиболее востребованными тактиками при реализации коммуникативных стратегий, как следует из таблицы 2, становятся самопрезентация и рекомендация/побуждение к действию (кооперативная стратегия) и демонстрация силы и открытое обвинение (конфронтационная стратегия). Тактика самопрезентации важна для конвенциональных актов, поскольку имплицирует мысль о сильном руководителе (-ях) Гронская Н.Э. Языковые механизмы манипулирования массовым политическим сознанием // Вестн. Нижегородского ун-та им. Н. И. Лобачевского. - 2003. - № 1. - С. 220-231.. Рекомендация или побуждение к действию, ставшее элементом нарратива внешнеполитического дискурса МИД РФ в период Пятидневной войны, формирует образ России как компетентного актора на мировой арене и деятельного миротворца., рассчитанный не только и не столько на непосредственного адресата. Демонстрация силы - традиционная черта российского дискурса о внешней политике, в каком-то смысле унаследованная из советского дипломатического дискурса Guliiaume Colin. Russian Foreign Policy Discourse during the Kosovo Crisis: Internal Struggles and the Political Imaginaire // Research in Question. N° 12. - December 2004. - P. 24 - 25.. В речи отечественных дипломатов по-прежнему присутствуют попытки антагонизировать США и Европу, изобразив последнюю в виде жертвы и заложницы первых. Поляризация «свой-чужой» фигурирует не только при упоминании участников и заинтересованных лиц югоосетинского конфликта, о чём свидетельствует частое применение тактики открытого обвинения в рамках осуществления конфронтационной стратегии.
Таблица 2
|
Название Тактики |
Кооперативная стратегия |
Митигативная стратегия |
Конфронтационная стратегия |
Нейтральная стратегия |
|
Cамо-презентация |
101 случай |
|||
|
Демонстрация силы |
81 случай (всего) |
|||
|
Открытое обвинение |
75 случаев |
|||
|
Скрытая критика |
66 случаев |
|||
|
Одобрение/похвала |
48 случаев |
|||
|
Оптимистический прогноз |
||||
|
Скрытое обвинение |
||||
|
Отрицание |
40 случаев |
|||
|
Дискредитация |
39 случаев |
|||
|
Открытая критика |
38 случаев |
|||
|
Замалчивание |
35 случаев |
|||
|
Одобрение |
35 случаев |
|||
|
Недовольство |
31 случай |
Адресация дипломатического дискурса в России носит двойной характер. Помимо непосредственного адресата - интервьюера, члена международной организации - высказывание российских дипломатов рассчитаны на россиян, поскольку Министерство иностранных дел обязуется защищать интересы граждан России, что отражено в концепции внешней политики государства, принятой 15 июля 2008 года. Не стоит забывать и о том, что во времена экономических, социальных и иных потрясений на проблемы внешней политики возникает особенный запрос со стороны российской общественности Финансово-экономический кризис 2008 года начался в августе с падения цен на нефть и ухудшения инвестиционного климата, спровоцированного в том числе конфликтом с Грузией.. Вторым косвенным адресатом дискурса МИД является международное сообщество, так как внешнеполитическое ведомство взяло обязательства по обеспечению объективного восприятия России на мировой арене Концепция внешней политики Российской федерации. Режим доступа: http://kremlin.ru/acts/news/785..
К непосредственным адресатам или адресатам первого порядка в рамках исследуемого дискурса относятся:
1. Председатель Совета безопасности ООН А. Стубб, государства-члены ОДКБ;
2. Руководители государств, присутствующие на совместных пресс-конференциях: президент Франции Николя Саркози, министр иностранных дел Австрии У. Плассник, министр иностранных дел Польши Р. Сикорский, госсекретарь США Кондолиза Райс, министр иностранных дел Южной Осетии М. К. Джиоев и министр иностранных дел Абхазии С. М. Шамба Указанные должности актуальны в 2008 году.;
3. Журналисты российских и зарубежных изданий, присутствующие на пресс-конференциях, посвященных грузиноюгоосетинскому конфликту, либо обращающиеся за комментарием к представителю МИД. В их числе ведущий радиостанции «Эко Москвы» Алексей Венедиктов;
4. Аудитория радиостанции «Эхо Москвы» и «НГ-Дипкурьер»;
5. Граждане России в границах страны и за её пределами.
В результате эмпирического исследования адресации в высказываниях отечественных дипломатов общих для их дискурса тенденций в части выбора определенных стратегий или тактик выявлено не было. Отсутствие «единой линии», вероятно, вызвано высокой лабильностью дипломатического дискурса как такового, изменениями в дискурсивном фоне (военные действия длились лишь пять дней, остальное время занял переговорный процесс). Вместе с тем наметился ряд закономерностей, затрагивающий прагматикон языковой личности некоторых представителей МИД в отдельности. Так, В. И. Чуркин склонен чаще прибегать к коммуникативной тактике иронии, выступая в Совете безопасности ООН, нежели в письменных обращениях на имя председателя Совбеза или беседах с журналистами.
«Вы знаете, господин Председатель, если бы в нашем зале сегодня впервые появился инопланетянин, то, уверен, что после того, как он послушал бы нашу дискуссию, его сердце переполнилось бы гордостью за членов Совета Безопасности. Какие принципиальные люди! Как последовательно они защищают высокие принципы международного права!». Из стенограммы комментариев В. И. Чуркина в ходе заседания Совета Безопасности по ситуации в Грузии по завершении выступлений членов Совета, Нью-Йорк, 28 августа 2008 года.
Г. Б. Карасин, отвечая на вопросы журналистов, склонен использовать тактики отрицания и подчёркивания субъективности мнения.
«Вопрос: Это кризис в российско-украинских отношениях?
Г. Б. Карасин: Я бы выразился иначе: кризис в наши отношения с Украиной усиленно пытаются привнести некоторые украинские политики». Интервью журналу «Огонек», 25 августа 2008 года.
«Вопрос: Можно ли говорить о новом витке холодной войны, которая в первую очередь будет вестись на информационном поле?
Г. Б. Карасин: Я думаю, что термин «холодная война» не применим ни к данной ситуации, ни к какой другой в современных международных отношениях. Это лексика из словарей прошлой эпохи. Надо ее поскорее забывать. Отношения России с западными партнерами развиваются». Интервью еженедельнику «Россия», 14 августа 2008 года.
На собственное мнение ссылается и замминистра иностранных дел России С. А. Рябков.
«Вопрос: Наши дипломаты иногда говорят об альтернативном варианте реагирования по принципу великого русского поэта и дипломата Федора Тютчева, говорившего о необходимости «решительного безучастия».
С. А. Рябков: Мой опыт подсказывает, что безучастно реагировать мы не можем. Драйв в сторону раскрепощения нашей внешней политики можно описать и в других терминах». Интервью газете «Время новостей», 9 сентября 2008 года.
Анализ коммуникативных стратегий в структуре языковой личности представителя МИД РФ с применением открытого кодирования обозначил равновеликое присутствие кооперативной и конфронтационной стратегии. Чаще всего кооперативная стратегия имплементируется за счёт самопрезентации и рекомендации, конфронтационная - за счет демонстрации силы и открытого обвинения. К риторике конфронтации чаще прибегают представители России в международных организациях, в частности ОБСЕ (В. И. Воронков) и ООН (В. И. Чуркин). Прагматика высказываний российских дипломатов строится в соответствии с двойным характером адресации дискурса: к адресатам первого порядка относятся политики и руководители международных организаций, журналисты и аудитория их изданий; к адресатам второго порядка - граждане России и партнёры государства по международным делам. Статус адресатов первого порядка на риторику представителей МИД РФ в целом не влияет. Отмечена склонность к употреблению иронии на заседаниях международных организаций (В. И. Чуркин); тактики коммуникативного смягчения, в частности, подчеркивание субъективности мнения, фигурируют в беседах с российскими журналистами (С. А. Рябков, Г. Б. Карасин).
По результатам экспертного интент-анализа на основе кодирования в NVivo можно сказать следующее: из всего арсенала коммуникативных тактик представителями дипломатического ведомства России не использовались тактики смирения и положительного удивления (кооперативная стратегия).
Число популярных кооперативных и конфронтационных тактик примерно равно, в то время как количество смягчительных и нейтральных - незначительно, что делает последние нерелевантными для данного исследования.
Взаимодействие кооперативных и конфронтационных тактик в конфликтном дискурсе носит причудливый характер. Можно говорить об искусном чередовании положительно и отрицательно заряженных коммуникативных тактик, о чём свидетельствуют данные кластерного анализа. Из приведённой в приложении 1 таблицы следует, что чаще всего в дискурсе дипломатов инкорпорированы:
· тактика привлечения внимания/рассуждения (кооперативная стратегия) и тактика негативной оценки (конфронтационная стратегия). Средняя величина коэффициента корреляции Пирсона 0.56;
· тактика привлечения внимания/рассуждения (кооперативная стратегия) и тактика открытой критики (конфронтационная стратегия). Средняя величина коэффициента корреляции Пирсона 0.49;
· тактика сомнения (конфронтационная стратегия) и привлечения внимания/рассуждения (кооперативная стратегия). Средняя величина коэффициента корреляции Пирсона 0.48;
· тактика презрения (конфронтационная стратегия) и одобрения (кооперативная стратегия). Средняя величина коэффициента корреляции Пирсона 0.46;
Данные кластерного анализа представлены в виде дендрограммы.
Рис. 1
В результате кластерного анализа на основе закрытого кодирования в программе EnVivo можно выделить 2 мощных кластера:
1.) «Агрессивные» тактики дискредитации (39 случаев употребления), разоблачения и открытого обвинения (75 случаев употребления). Как правило, коммуникативные ходы, направленные на реализацию вышеупомянутых тактик, реализуются без привлечения дополнительных тактик смежных или антонимичных по сути стратегий, что позволяет сделать вывод о незавуалированности коммуникативных атак агентов дискурса. Иными словами, дискредитация, обвинения и разоблачение осуществляются бескомпромиссно и «в лоб».
«Да, мир после 8 августа изменился, маски сброшены, настал момент истины (разоблачение). Хорошо, что в политическом запале некоторые наши оппоненты высказали то, что раньше сидело в подкорке (дискредитация). Со стороны США наговорено немало. Например, госсекретарь США Кондолиза Райс в прошлом месяце по дороге в Брюссель заявила: «Мы лишим Россию ее стратегических целей, будем отрицать стратегические цели России» (открытое обвинение). Это показатель реального отношения к нам как к партнеру» (открытая критика).
2). «Инклюзивные» тактики. Коммуникативные ходы, направленные на реализацию таких тактик, реализуются с привлечением дополнительных тактик смежных или антономичных стратегий. Тактика рекомендации, относимая к кооперативной стратегии, часто соседствует с конфронтационной тактикой негативной оценки etc.
«Мы не прерываем с США диалог на эту тему (самопрезентация), обмен мнениями идет, но, к сожалению, очень туго (скрытая критика). Многие изначально сделанные на уровне госсекретаря и министра обороны США предложения, по сути, не то что дезавуированы, но … препарированы так, что их стержень выхолощен (скрытое обвинение)… Мы не получим стабильности без продвижения по всему фронту стратегической безопасности и взаимодействия с США (пессимистический прогноз). В сфере ПРО надо начинать с общей оценки угроз, смотреть, откуда реально может исходить такая угроза, а потом уже заниматься совместно вопросами архитектуры системы ПРО (рекомендация)». Выдержки из интервью замминистра иностранных дел России С. А, Рябкова газете «Время новостей», опубликованном 9 сентября 2008 года.
Попеременное обращение к тактикам из противоположных «лагерей» оказалось оправданным с точки зрения перлокутивного эффекта: разработанный совместно с председательствующей в Евросоюзе Францией план Медведева-Сакрози был утвержден, Грузия постепенно вывела войска из Южной Осетии, то же самое сделала и Россия, передав мандат солдатам миротворческой миссии ОБСЕ. Независимость Южной Осетии помимо России признали Венесуэла, Никарагуа и Науру.
Проведённый в соответствии с трехуровневой структурой языковой личности анализ вербально-грамматического, когнитивно-тезаурусного и прагматического своеобразия риторов от дипломатии позволил сконструировать обобщённую модель языковой личности российского дипломата в условиях кризисной дипломатии.
Таблица 3
|
Дипломат |
Ключевые слова |
Ключевые темы |
Оценочная лексика, % |
Преобладающий тип коммуникативных стратегий |
|
В. И. Воронков |
ОБСЕ, Южной, Осетии/Грузии/вопрос, конфликт/ В. И.Воронков |
Политика, мир, Европа |
Конфронтационный |
|
|
А. В. Грушко |
вопрос, Грузия, мы, ответ, НАТО, Южной, Россия/Осетии, Саакашвили |
Политика, политика в мире, мир, Европа, |
Нейтральный |
|
|
Г. Б. Карасин |
Вопрос, мы, Южной, Осетии, Грузии |
Политика, силовые структуры, армия, политика в мире, мир, Европа, Закавказье, Грузия |
Конфронтационный |
|
|
С. В. Лавров |
мы, Южной, вопрос, Осетии, я |
Политика, политика в мире, мир, Европа, Закавказье, Грузия |
Кооперативный/конфронтационный |
|
|
А. А. Нестеренко |
Грузии, России, Тбилиси, российских, грузинской |
Политика, мир, Европа, Закавказье, Грузия |
Кооперативный |
|
|
С. А. Рябков |
Мы, США, вопрос, С. А. Рябков, безопасности |
Политика, политика в мире, мир |
Нейтральный |
|
|
В. И. Чуркин |
мы, я, Южной, вопрос, В. И. Чуркин, Осетии/безопасности, ООН |
Политика, политика в мире, Европа, мир |
Конфронтационный |
Таким образом, языковая личность российского дипломата в условиях Пятидневной войны организуется вокруг ключевых понятий «мы», «Южная Осетия», «Россия», «вопрос» на когнитивно-тезаурусном уровне, доминирующими линиями дискурса на вербально-грамматическом уровне становятся «Политика в мире» и «Участники конфликта» (Европа), процент оценочной лексики невелик и составляет в среднем 6.9 %. К словам с эмотивной окраской, которые использует каждый из семи дипломатов, относятся: безопасность, вооружение, достижение, конфликт, миротворец, нарушение.
В прагматическом плане языковая личность дипломата оперирует стратегиями двух типов: кооперативной и конфронтационной. Кооперативная стратегия реализуется в основном за счёт тактик самопрезентации и рекомендации/побуждения к действию. Конфронтационная осуществляется за счёт тактики демонстрации силы и открытого обвинения. В речи кооперативная стратегия имплементируется при помощи группы «инклюзивных тактик» - тех, которые могут соседствовать с конфронтационными тактиками. Это означает, что вербальная кооперация в чистом виде для конфликтного дискурса российского внешнеполитического ведомства нехарактерна. В то же время конфронтация реализуется в речи за счёт использования «агрессивных тактик» дискредитации, разоблачения и открытого обвинения.
БИБЛИОГРАФИЯ
дискурс дипломатический кризисный
1. Иссерс О. С. Коммуникативные стратегии и тактики русской речи. Изд. 5-е. / О. С. Иссерс. -- М.: Издательство ЛКИ, 2008. -- 288 С.
2. Йоргенсен М., Филипс Л. Дискурс-анализ. Теория и метод / Пер. с aнгл.- 2-е изд., испр. / М. Йоргенсен, Л. Филипс. -Х.: Изд-во "Гуманитарный Центр", 2008. - 352 С.
3. Карасик В. И. О типах дискурса / В.И. Карасик // Языковая личность: институциональный и персональный дискурс: сб. науч. тр. - Волгоград: Перемена, 2000 (а). - С. 5-20.
4. Караулов Ю. Н. Русский язык и языковая личность, Изд. 7-е. / Ю. Н. Караулов. -- М.: Издательство ЛКИ, 2011. --264 С.
5. Кожетева А. С. Лингвопрагматические характеристики дипломатического дискурса (на материале вербальных нот). Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук. / А. С. Кожетева. - Москва, 2012. - С. 22.
6. Колбаиа В., Хаиндрава И., Сарджвеладзе Н., Чомахидзе Е., Гегешидзе А. Гарантии по невозобновлению боевых действий: опасения в контексте грузино-абхазских отношений / В. Колбаиа, И. Хаиндрава, Н. Сарджвеладзе, Е. Чомахидзе, А. Гегешидзе. - Тбилиси. Грузинский фонд стратегических и международных исследований, 2009. - С. 95.
7. Колтуцкая И. А. Структура языковой личности в современной антропоцентрическй парадигме / И. А. Колтуцкая // Вестник Днепропетровского университета имени Альфреда Нобеля. Серия «Филологические науки». № 2 (6). 2013. - С. 294 - 298.
8. Кубрякова Е. С. О понятиях дискурса и дискурсивного анализа в современной лингвистике. Дискурс, речь, речевая деятельность: функциональные и структурные аспекты / Е. С. Кубрякова // Сборник обзоров. Серия "Теория и история языкознания" РАН. ИНИОН. - М., 2000. - С. 5 -13.
9. Кубрякова Е. С. Язык и знание. На пути получения знаний о языке: части речи с когнитивной точки зрения. Роль языка в познании мира / Е.С. Кубрякова. -- М.: Языки славянской культуры, 2004 .-- (Язык. Семиотика. Культура). -- библиогр. в конце разделов; указ. имен: с. 549-559.
10. Кушнерук С. П. Документная лингвистика. Учебное пособие / С.П. Кушнерук. -- 4-е изд., стереотип. -- М.: ФЛИНТА: Наука, 2011. -- 256 С.
11. Ласкова М. В., Резникова Е. С. Личные местоимения в политическом дискурсе. // Вестник Адыгейского государственного университета. Серия 2: Филология и искусствоведение. № 4. 2011. - С. 1-5.
12. Левоненко О. А. Языковая личность в электронном гипертексте (на материале экспрессивного синтаксиса ведущих электронных жанров): автореф. дисс. на соиск. учен. степ. кандид. филол. наук. / О. А. Левоненко. - Таганрог. Таганрогский государственный пединститут, 2004 г. - С. 28.
13. Лордкипанидзе М., Отхмезури Г. Статус Абхазии в составе Грузии: к истории вопроса. / М. Лордкипанидзе М., Г. Отхмезури // Кавказ и глобализация. Журнал социально-политических и экономических исследований. Том 4. Выпуск 1-2. 2010 CA&CC Press. Швеция. - С. 205-217.
14. Михалёва О. Л. Политический дискурс как сфера реализации манипулятивного воздействия: монография / О. Л. Михалева. - Иркутск: Иркут. ун-т, 2005. - С. 320.
15. Ольшанский И. Г. Язык и языковая личность в условиях современного социального контекста / И. Г. Ольшанский, Е. Е. Аникина, В. Г. Борботько // Ученые записки Российского государственного университета. № 1. С. 91 -109.
16. Панова М. Н. Языковая личность государственного служащего: дискурсивная практика, типология, механизмы формирования: дискурсивная практика, типология, механизмы формирования: Дис. ... д-ра филол. наук: 10.02.01 / М. Н. Панова. - Москва, 2004. - 393 С. РГБ ОД, 71:06-10/8.
17. Романова Т. В. Структура интенциональных составляющих политического дискурса Нижегородского региона (содержание и методика анализа) // Социальные варианты языка. - V: Материалы международной научной конференции 19-20 апреля 2007. Н. Новгород: Нижегородский государственный лингвистический университет им. Н.А. Добролюбова, 2007. С. 11-15.
18. Салимова Л. М. Теория языковой личности: современное состояние и перспективы исследованиия / Л. М. Салимова // Вестник Башкирского университета. № 3(I) / том 17 / 2012. - С. 1514 - 1517.
19. Сейранян М. Ю. Конфликтный дискурс: социолингвистический и прагмалингвистический аспекты: Монография / М. Ю. Сейранян. - М.: Издательство «Прометей», 2012. - 96 С.
20. Тарба К. И. Корпорации и государство в зонах вооруженных конфликтов: интересы и регулятивные механизмы. Выпускная квалификационная работа по направлению 030200.68. ГУ ВШЭ / К. И. Тарба. - Москва, 2013. - С. 107.
21. Тахтарова С. С. Тактики смягчения отказа в немецких дискурсивных практиках / С. С. Тахтарова. Филология и культура. PHILOLOGY AND CULTURE. 2013. №3(33). - С. 133 - 138.
22. Терентий Л. М. Межличностный аспект дипломатического общения / Л. М. Терентий // Вестник Военного университета. 2010. № 3 (23) - С. 133- 139.
23. Терентий Л. М. Специфика дипломатического дискурса как формы коммуникации / Л. М. Терентий // Вопросы когнитивной лингвистики. ? 2010. ? N 1. ? С. 47-56.
24. Тимина М. В. Опыт использования расширенной методики интент-анализа в процессе обучения специалистов информационного профиля / М. В. Тимина // Труды Санкт-Петербургского государственного университета культуры и искусств том 197 / 2013. 16 -- Языкознание. - С. 83-88.
25. Торкунов А. В. Дипломатическая служба. Учебник / А. В. Торкунов. - М.: «Российская политическая энциклопедия» (РОССПЭН), 2002. - С. 688.
26. Ушакова Т. Н., Павлова Н. Д., Латынов В. В., Цепцов В. А. Слово в действии: Интент - анализ политического дискурса / Т. Н. Ушакова, Н. Д. Павлова, В. В, Латынов, В. А. Цепцов // - Санкт-Петербург: Алетейя, 2000. -314,С.
27. Цыганок А. Д. Война 08.08.08. Принуждение Грузии к миру. Серия Военные тайны XX века / А. Д. Цыганок. - Москва: Вече, 2011. - С. 285; л. ил., к. с.
28. Чернявская В. Е. Дискурс власти и власть дискурса: проблемы речевого воздействия: учеб.пособие / В. Е. Чернявская. - М.: Флинта: Наука, 2006. - С. 136.
Отправить свою хорошую работу в базу знаний просто. Используйте форму, расположенную ниже
Студенты, аспиранты, молодые ученые, использующие базу знаний в своей учебе и работе, будут вам очень благодарны.
Размещено на http://www.allbest.ru/
РОССИЙСКАЯ АКАДЕМИЯ НАУК
ИНСТИТУТ ЯЗЫКОЗНАНИЯ
Монография
Прагматика дискурса малых форм
С.Э. Носкова
Москва, 2006
Носкова С.Э.
Прагматика дискурса малых форм. Монография. - М.: Институт языкознания РАН; Тверь: ТвГУ, ТГСХА, 2006. - 194 с. - ISBN 5-227-00587-2
Научный редактор:
А.А. Романов, д-р филологических наук, профессор, зав. кафедрой общего и классического языкознания ТвГУ, Заслуженный деятель науки РФ.
Рецензенты: диалогический коммуникация эмотивный дискурс
О.Н. Морозова, д-р филологических наук, профессор кафедры теории языка и межкультурной коммуникации ТГСХА;
Г.Г. Яковлева, д-р филологических наук, профессор кафедры иностранных языков ЧувГУ им. И.Н. Ульянова.
Монография посвящена описанию эмотивного пространства дискурсивных проявлений малых форм. В работе определен статус эмотивного дискурса малых форм, представлен архив дискурсивных единиц малых форм, установлены функциональные свойства и роль интеръективных дискурсивных практик малых форм в развертывании типового иллокутивного фрейма диалогической коммуникации, выявлены особенности метакоммуникативного характера интеръективных дискурсивных практик.
Адресуется специалистам по теории языка и межкультурной коммуникации, коммуникативной лингвистике и риторике, преподавателям, аспирантам и студентам филологических факультетов.
Утверждено к печати Институтом языкознания РАН
ISBN 5-227-00587-2
© С.Э. Носкова, 2006
© А.А. Романов, 2006
ВВЕДЕНИЕ
В последние годы в рамках когнитивной парадигмы значительно возросло внимание исследователей к проблеме, затрагивающей интересы одного из новых направлений лингвистики - эмотологии (или лингвистики эмоций), сфера изучения которой охватывает аффективную культуру речевого поведения в обществе, эмоциональную компетенцию homo loquens, эмоциональные коммуникативные локусы, игру эмоциональных смыслов, лексико-прагматических средств языка как во внутрикульутрном, так и в межкультурном общении (В.И. Шаховский, 1995; А. Вежбицкая, 1996; 1999; Н.С. Кайтмазова, 2006). Новейший аспект этого направления, разрабатываемый в последние годы как в отечественном, так и зарубежном языкознании, - это прагма-семантический аспект эмотивности дискурсивных образований как языковых единиц (высказывание - реплика / шаг / практика - ход - дискурс), включенный в процесс эмоционального освоения регулятивно-коммуникативного пространства в окружающей действительности.
Предлагаемое исследование находится в русле названного теоретического направления современной лингвистики и посвящено системному описанию функционального класса эмотивных интеръективных единиц (интеръективов) в динамической модели комплексного поведения говорящего субъекта в рамках дискурсивно-функционального пространства. Обозначенный теоретический ракурс исследования дает возможность разработать некий общий знаменатель для разнообразных теорий эмоций - от этологических, социально-психоконструкти-вистских (в духе П. Бурдье, Ф. Варелы, У. Матураны) до нейрологических и культурологических.
Все возрастающий интересом к проявлению «человеческого фактора» в коммуникативном процессе приводит сегодня ученых к осознанию важности не только проблем описания языковых структур, участвующих в речевой интеракции, но и задач всестороннего исследования эмотивного пространства говорящего субъекта (homo loquens), использующего эти структуры в виде коммуникативных (или дискурсивных) проявлений малых форм для решения конкретных задач в пространстве диалогического взаимодействия. Языковая личность в ее способности осуществлять в рамках единого интерактивного пространства согласованные речевые (дискурсивные) действия или практики (в понимании М. Фуко, А.И. Ракитова, А.А. Романова, О.Н. Морозовой) с учетом коммуникативных установок другой говорящей личности становится ныне интегральным объектом изучения интенсивно развивающихся актуальных направлений науки о языке. Кроме того, актуальность исследования определяется не в последнюю очередь необходимостью систематизировать общие сведения о функционально-строевой специфике класса интеръективных дискурсивных единиц эмотивного плана в рамках диалогического взаимодействия и пересмотреть существующие взгляды на отдельные аспекты этих единиц с новых теоретических позиций.
Обращение к функциональному классу интеръективных дискурсивных единиц эмотивного плана (междометному дискурсу) активного синтаксиса представляется актуальным в силу того, что хотя с шестидесятых годов прошлого столетия лингвисты неоднократно возвращались к проблеме манифестационных и содержательных аспектов конструкций с междометиями или высказываний-междометий (по типу И.А. Крылова: «Ушица, ей-же-ей, на славу сварена»), тем не менее, единой теории эмотивности дискурсии малых форм создано не было и многие функционально-семантические свойства языковых единиц данной категории остались необъясненными. Необходимость разработки такой теории, несомненно, велика, так как само явление эмотивной дискурсии малых форм широко распространено в различных языках и играет огромную роль в дискурсивной (коммуникативной) деятельности участников диалогической интеракции, особенно в сфере обыденного и институционально-профессионального общения при возрастающей роли экстралингвистических факторов, таких, например, как своеобразие ситуации общения, количество ее участников, коммуникативная иерархичность в случае наличия асимметрии в социальном статусе участников диалогической интеракции, кодекс доверия собеседников и др., обеспечивающих в конечном итоге специфичность функционирования в социуме эмотивных коммуникативных стереотипов.
В работе обосновывается необходимость данного подхода к решению целого ряда актуальных проблем современной лингвистики с привлечением данных ряда наук, таких как этнолингвистика, социология, социальная психология, психология дискурса, теория речевой деятельности, дискурсология - комплексного описания вербальных форм эмотивной коммуникации как особой разновидности речевой деятельности, концептуализации интерактивной действительности человеком и ее репрезентации в национальной языковой картине мира, роли говорящего в осуществлении эмотивной дискурсивной деятельности, разработки критериев макросегментации актов эмотивной дискурсии, обусловленных социальными, межличностными отношениями коммуникантов и спецификой типовой ситуации диалогического общения и др.
Предлагаемый ракурс в изучении функциональных свойств актов эмотивной дискурсии малых форм позволил впервые исследовать социальную и национальную значимость указанной разновидности речевых актов в процессе межличностной коммуникации с привлечением не только собственно лингвистических, но и междисциплинарных понятий, предлагая авторский лингвистический инструментарий для сходных описаний эмотивного дискурса на материале других языков. Применение данных понятий к русским и немецким эмотивным образованиям малых форм диалогической интеракции позволило, с одной стороны, описать как общие, так и национальные особенности речетворческой деятельности, с другой - развить новую концепцию регулятивного статуса (по А.А. Романову) эмотивной интеракции в динамической модели диалогической интеракции, разрабатываемой в Тверской школе семантики и прагматики речевых образований.
Несмотря на существование большого числа работ, предметом рассмотрения которых являются различные характеристики эмотивных единиц, нельзя утверждать, что к настоящему моменту данный фрагмент языковой системы изучен в полной мере. Обращение к этой теме объясняется, прежде всего, отсутствием полного и систематического описания с позиций активного синтаксиса функционального класса эмотивных единиц как в общем, так и в других частных отраслях языкознания. Анализ регулятивной функции эмотивных единиц с позиций интегрального (прагматический, социолингвистический, психолингвистический, когнитологический) подхода актуален в равной мере как для специалистов в области теоретического языкознания, так и для тех, кто занимается практической реализацией риторических программ, ориентированных на эффективную коммуникацию с учетом социальных, психологических и экстралингвистических факторов, оказывающих влияние на формирование личностных установок говорящего субъекта.
Объектом предлагаемого исследования выступает целостное описание эмотивного пространства функционального класса интеръективных (междометных) дискурсивных проявлений малых форм, а предметом является назначение и употребление названных синтаксических объектов в динамической модели интерактивного поведения говорящего субъекта в регулятивной деятельности участников диалогического взаимодействия.
Основная цель работы носит многоплановый характер и состоит в разработке концептуальных и методологических основ дискурсного моделирования актов эмотивной интеракции, а также в последующем описании функционально-семантических свойств интеръективных (междометных) практик в типовых ситуациях эмотивной коммуникации с целью реализации их воздействующего потенциала на участников диалогического пространства.
Общей целью определяются конкретные задачи исследования:
Разработать теоретические основы описания эмотивного дискурса малых форм как особого лингвистического объекта с учетом специфики межличностной и национально-культурной коммуникации, организованного по принципу целостности, структурности, иерархичности, связности в самостоятельную форму диалогической интеракции;
Определить статус эмотивного дискурса малых форм в динамической модели и описать типовой набор основных интеръективных дискурсивных практик путем построения фрейма данного корпуса единиц в виде цепочек реализации функционально-семантического представления (фрейма) акта эмотивной дискурсии;
Рассмотреть инвентарь вербальных средств репрезентаций интерактивных цепочек во фреймовой конфигурации эмотивного дискурса малых форм, позволящих осуществить анализ общих и частных (уровневых) механизмов вербальной репрезентации эмоций в процессе реализации личностных установок участников диалогического взаимодействия;
Выявить особенности метакоммуникативного характера интеръективных дискурсивных практик и специфику закономерностей лексического представления эмоций в межличностной и национально-культурной коммуникации разных языков;
Рассмотреть стратегический принцип использования интеръективных практик дискурса малых форм в процессе реализации конкретных целей и задач участниками речевой интеракции.
Построить типологию интеръективных практик регулятивного плана в структуре диалогического взаимодействия;
Установить наличие и характер взаимосвязи между структурными факторами и фреймовой организацией эмотивного дискурса малых форм в межличностном и национально-культурном коммуникативном пространстве.
Для целей данного анализа в качестве минимальной речевой единицы исследования наиболее подходит коммуникативное единство интеръективного эмотивного дискурсивного пространства малой формы, построенное по монадному принципу определенной фреймовой модели акта типовой интеракции с установкой на реализацию проявления желания-воли говорящего субъекта.
В качестве теоретической базы исследования эмотивной структуры интеръективной дискурсии малых форм принимается деятельностный подход к анализу речевых (диалогических) единиц, разработанный в Тверской (Калининской) семантико-прагматической школе под руководством И.П. Сусова. За основу работы взята динамическая модель регулятивного пространства диалогической интеракции, разработанная А.А. Романовым (1984; 1986; 1987; 1988).
Материалом исследования послужили диалогические фрагменты из произведений русской и немецкой литературы, приводимые для соответствующей аргументации выдвигаемых положений и гипотез. Важной источниковедческой базой послужили также толковые и аспектные словари.
1. ЭМОТИВНЫЙ ДИСКУРС МАЛЫХ ФОРМ В КОММУНИКАТИВНО-ФУНКЦИОНАЛЬНОЙ ПАРАДИГМЕ: ОСНОВНЫЕ НАПРАВЛЕНИЯ И ПРОБЛЕМЫ ИССЛЕДОВАНИЯ
1.1 Эмотивный дискурс в когнитивной парадигме: истоки и состояние проблемы
Настоящее исследование посвящено анализу коммуникативно-прагматической и регулятивной функций интеръективов (междометных дискурсивных практик) в процессе диалогического взаимодействия коммуникантов.
За последние десятилетия наблюдается явный интерес к этому классу слов. В современной лингвистике мы можем выделить два основных подхода к объему междометных единиц.
Узкое понимание междометий исключает из их числа производные (непервообразные, вторичные) слова (Вежбицкая, 1999; Добрушина, 1995; Карцевский, 1984; Романов, 1990; Романов, Максимова, 1997; Wilkins, 1992).
Широкое понимание этих языковых единиц связано с включением в группу первообразных междометий (первичных, непроизводных, прототипических) и непервообразных (Виноградов, 1986; Германович, 1966; Грамматика русского языка, 1984; Григорьева, 1998; Девкин, 1965; Кручинина, 1998; Ломоносов, 1757; Мухаммед, 1973; Русская грамматика, 1980; Середа, 2002; Шахматов, 1941; Шведова 1957; Шведова 1960; Щерба, 1974а; Юрченко, 1981; Ameka, 1992). Вторичные междометия являются производными от знаменательных слов, значение их мотивировано в определенной степени значением слова или словосочетания, от которых они происходят (Шмелев, 2002), в эту группу могут входить по разным классификациям также глагольные междометия, этикетные формулы, разного рода сращения из междометий частиц и наречий: да уж, ну уж, ну да, так-так, ой-ли, ну и ну, вот те раз, вот так-так, как бы не так.
Второй подход классификации междометий по происхождению (способу образования) выделяет следующие группы 1) собственно междометия - непроизводные единицы типа эй, фу, тьфу, ах, pfui, au, heda; 2) производные междометия - вон, марш, ужас, елы-палы, groЯartig, echt?; 3) глагольные междометия - шлеп, бульк, скок; witsch, hopp; 4) этикетные лексемы и сочетания - спасибо! до свидания! danke; 5) звукоподражания - буль-буль, мяу, tick-tack, bums.
Стоит отметить, что многие ученые в своих исследовательских попытках установить коммуникативные качества междометий не делают разделения между первичными междометиями и другими междометными единицами (Шаронов, 2005б; ср. в этой связи название статьи «Междометия склоняются или спрягаются?» Е.Г. Борисовой (2005)). Например, В.С. Григорьева (1998) в ряду междометий рассматривает звукоподражательные образования (ономатопеи), использующиеся для зова или отгона животных тпру, цып-цып или в немецком языке pus-pus, gurre-gurre. В отличие от междометий звукоподражательные единицы не могут функционировать в речи в качестве высказываний, фраз, а «представляют всего лишь уровень эмоциональной рефлексии» (Шаховский, 1987: 54). Действительно, трудно представить себе диалог типа «Мурр-р-р! - Пиф-паф!». Нам представляется вполне обоснованным разделение собственно междометий и ономатопей, - соответственно восклицаний, которые в силу своей коммуникативной направленности принимают форму высказывания, и не-восклицаний (Карцевский, 1984; также см.: Щерба, 1974а: 82). Наличие значения отличает междометия от звукоподражаний. На этом основании часть исследователей относит к междометиям только те единицы, которые служат для выражения внутреннего состояния человека, его ощущений, чувств.
Первичные междометия «ближе к природе» (Добрушина, электронная версия), они ведут свое происхождение от естественных эмоциональных возгласов и выкриков. Именно из междометий, по мысли А.А. Потебни, и возникали наши обычные слова: «...слова должны были образоваться из междометий, потому что только в них человек мог найти членораздельный звук. Таким образом, первобытные междометия по своей последующей судьбе распадаются на такие, которые навсегда остались междометиями, и на такие, которые с незапамятных времен потеряли свой интеръекционный характер» (Потебня, 1989: 93).
Первичные междометия имеют связи со знаменательными частями речи; ср. описание специфических признаков первообразных междометий в русском языке в работах И.А. Шаронова (2004) и Н.Р. Добрушиной (электронная версия). В рассматриваемую группу относят междометия, построенные по следующим моделям: 1) гласный + согласный х: ах, ах, эх, ух, их; 2) гласный + согласный й: ай, ой, эй, ей-ей, уй / уйя; 3) гласный + согласный х / г + гласный: ага, ого, угу, эге, эхе; 4) согласный х + гласный: ха, хо, хе, хи; 5) согласный ф + гласный: фу, фуй, фи, фе; 6) гласный, произносимый с определенной долготой / краткостью: о-о-о! у-у-у! Э-э-э! дда-а-а! и т.п.; 7) сочетание согласных / согласных с гласным: брр, гм / хм, эхм, тьфу, увы и т.п. Другим принципом моделирования по фонетическому составу является выстраивание корпуса междометий по рядам на начальный звук, например: а-а-а! ай! ай-ай-ай! ах! ага! и т.д. (Борисова, 2004).
Существуют междометия, которые содержат признак «аномальности фонетических свойств» (Шаронов, 2004), они так непохожи на обычные слова языка, что даже содержат звуки, которых нет ни в каких других словах, ср. междометия в следующих диалогических фрагментах:
(1) Бусыгин. У людей толстая кожа, и пробить ее не так-то просто. Надо соврать как следует, только тогда тебе поверят и посочувствуют. Их надо напугать или разжалобить.
Сильва. Бррр... Ты прав. А для начала мы их разбудим. (Двигается, что бы согреться, потом поет и прихлопывает.) (А. Вампилов)
(2) Сарафанов (испуганно). Тсс!.. Тише! (с упреком.) Ну что же вы, ведь я же вас просил. Не дай бог, мои услышат... (Сосед прикрывает рот рукой, быстро кивает.) (А. Вампилов)
Или другой пример: немецкое междометие pst, служащее для привлечения внимания, состоит из не характерного для немецкого языка сочетания согласных. Нестандартным для русского языка фонетическим обликом обладают такие междометия как алло, ату, ба, марш, пст, фи, фу, фуй, фюить. С XVIII в. они воспринимались из западноевропейских языков (Виноградов, 1986: 750; ср., однако, противоположную мысль Н.Р. Добрушиной о происхождении междометий фу и тьфу, как о единственных исконно русских словах, в которых есть ф). Н.Р. Добрушина (электронная версия) приводит примеры первичных междометий с нестандартным для русского языка фонетическим оформлением: пщщ (в значении фыркнуть). Такие единицы «не найдешь ни в каком словаре, учебнике или справочнике, поскольку они практически отсутствуют в письменной речи, а устная речь пока описана недостаточно». Вместе с тем отмечены и авторские попытки графической фиксации междометий:
(3) Борк в ответ только свистнул и сказал, с нескрываемым пренебрежением посмотрев на американского дворянина:
Фю-ю! На этот счет вы себе можете быть вполне спокойны. Это совсем не та история, что вы думаете. Здесь свобода: все равные, кто за себя платит деньги. (В.Г. Короленко) Или ср. еще:
Ш-ш-ш-шшш-шш, - зашикала на него Афродита и, не вставая, стала качать с грохотом люльку. (В. Войнович)
Следует обратить на условность литературной записи междометий, «буквенная традиция обозначения и привязанность к определенным культурным традициям сокращают репертуар подобных речевых возможностей» (Протасова, 2005: 175; Шаронов, 2005а; 2005б: 203; Ehlich, 1986).
Характерной особенностью первичных междометий является также особый интонационный рисунок и долгота / краткость и высокий / низкий тон звуков. В частности отмечается, что низкие звуки указывают на значительность и важность, а высокие - на незначительность, несерьезность, минимальность объекта экспрессивной реакции (Борисова, 2004; Шаронов, 2004), например, ср. низкие звуки о-о! у-у! и высокие э-э! и-и!
Отличительной чертой первичных междометий некоторые ученые считают морфологическую неделимость и отсутствие словоизменений. В области междометий однако могут существовать свои словообразовательные процессы, которые отличаются определенным своеобразием: явления агглютинации и редупликации подтверждаются следующими примерами: ого! ай-ай-ай!
Тем не менее, при рассмотрении вопроса о морфолого-синтаксических особенностях первичных междометий в современном языкознании зачастую указывается на их грамматическую «ущербность», так как единицы класса междометий не обладают системой грамматических форм и не изменяются (Виноградов, 1986: 612; Mathiot, 1983; Wilkins, 1992: 123, 153). Анализ первичных междометий на синтаксическом уровне сводится также к категоричному утверждению об их синтаксической обособленности (Щерба, 1957: 67; 1974а), потому что междометия не могут вступать в синтаксические связи с какими-либо единицами языка (Гвоздев, 1961: 184; Москальская, 1956; Реформатский, 1967; Щерба, 1957; Helbig, Buscha, 1984; Jung, 1966; Schmidt, 1966). Что касается связи междометий между собой, то признается только парадигматическое отношение междометия с другими междометиями (Mathiot, 1983: 35).
При этом исследователи обращают все же свое внимание на синтаксические особенности междометий-императивов: 1) прием агглютинации - приобретение глагольных окончаний и присоединение частиц: ну-ка, нуте-ка, брысьте, полноте, 2) предикативное употребление междометных звукоподражаний типа шарк, бух со значением мгновенного или неожиданного действия, например:
(4) «Ну, после смерти отца он иногда бывал у меня, встречался на улице и в один прекрасный вечер вдруг - бац! сделал предложение... как снег на голову...» (А.П. Чехов)
Как и глаголы, рассматриваемые единицы наделены категорией переходности и требуют именное или чаще местоименное дополнение, например: Ну тебя! Марш от меня! Вон из моей квартиры! Кроме того, междометия способны субстантивироваться, употребляться в функции членов предложения (см.: Девкин, 1965: 202-204; Мухаммед, 1973: 86-88; Шахматов, 1941; Wilkins, 1992: 130-131), например:
(5) Шерпинский. Я теперь иной. А материально ты не беспокойся, Ленушка, я ведь ого-го. (М. Булгаков) или:
(6) «Татьяна - ах! а он реветь.» (A.C. Пушкин) - Л.В. Щерба слово ах в условиях данного контекста относит не к междометиям, а к глаголам (1957: 67; 1974а: 82).
Наблюдения за активными процессами интеръективизации лексики (имен существительных, глаголов, наречий, местоимений) в современном русском языке описаны в работах Л.В. Валеевой (2004), А.И. Германовича (1966), Н.Э. Готовщиковой (2000) Е.Н. Сидоренко и И.Я. Сидоренко (1993), В.В. Шигурова (2004). Например, переход существительных в междометия сопровождается утратой номинативности, категориального значения, форм изменения, синтаксических свойств и приобретением экспрессивности (Сидоренко Е.Н., Сидоренко И.Я., 1993):
(7) Оправился, поднял мешок и только взялся рукою за скобу двери - услышал истошный крик: « Ка-ра-у-у-ул!.. Уби-и-или!.. Ка-ра-у-ул, люди добрые!..» …Посреди двора, раскорячившись, стоял Захар Денисович и орал: «Ка-ра-у-у-ул!». (В. Шукшин)
Или, например, установлено, что функциональная и функционально-семантическая транспозиция глаголов в «императивные периферийные междометия» (Шигуров, 2004: 129-131) происходит в связи с изменением дифференциальных признаков в структуре интеръективирующихся словоформ: подожди! хватит! будет!; усеченные формы в грубом просторечии хва! будя! (прекрати что-то делать); взы! от глагола «взять» (возьми); гибридные глагольно-междометные образования в просторечии или жаргонной речи типа свали! (уйди), вали / валяй, дерни / дергай, дуй, двигай, мотай, чеши (отсюда) и т.п. Любопытным в этой связи нам представляется подход В.В. Шигурова, который функционально-семантическую мобильность междометных образований расценивает как основной критерий их принадлежности к грамматической структуре языка.
Подвижность междометий в морфологической системе языка и успешное функционирование в роли междометий различных частей речи и целых словосочетаний: существительных господи! беда!; глаголов вали!; словосочетаний подумать только! батюшки мои! черт возьмu! - доказывает лишь тот факт, что междометия «продолжают развиваться» (Мещанинов, 1978: 355; также: Валеева, 2004; Девкин, 2004; Золина, Каширин, 1989; Середа, 2003; Трубина, 1993; Шигуров, 2004; Шмелев, 2002).
В большинстве случаев исследование междометий ограничивается анализом их структуры и семантики, специфики деления на лексико-грамматические разряды, классы. В существующих классификациях частей речи не достигнуто единого мнения о том, к какому классу слов относятся междометия - эта «неясная и туманная категория» (Щерба, 1974а: 82). Имеющиеся расхождения поэтому поводу объясняются прежде всего различиями в выборе критериев: синтаксического, семантического или морфологического (см.: Адмони, 1973; Виноградов, 1986; Гвоздев, 1961; Зиндер, 1957; Мещанинов, 1978; Москальская, 1956; Пешковский, 1952; Шахматов, 1941; Шведова, 1960; Щерба, 1957; Jung, 1966; Helbig, Buscha, 1984; Schmidt, 1966).
Как же рассматриваются синтаксические особенности междометий в современном языкознании? Междометия, примыкающие к предложению, относят к группе слов и предложений, «не образующих ни предложений, ни их частей» (Пешковский, 1952: 404; см. также: Гвоздев, 1961: 197-198; Сусов, 1984: 11). «Подлинно безглагольными» являются также междометные предложения «Спасибо!», «Ах!». Однако они, в отличие от модальных, лежат за пределами грамматического синтаксиса (Юрченко, 1981: 122).
С конца XX века исследования, посвященные вопросу междометий, демонстрируют противоположную точку зрения на синтаксические свойства междометий. Эти единицы зачастую определяются как «эквиваленты предложений», «слова-предложения», «минимальные предложения» или «слова-фразы», «грамматически аморфные фразы» или даже как «полноценные элементарные речевые высказывания», «автономные и самостоятельные высказывания» («independent utterances») (Адмони, 1994: 17; Вежбицкая, 1999; Карцевский, 1984: 131; Романов, 1990: 116; Aijmer, 2004: 103-125; Ameka, 1992; Fries, 1990; Wilkins, 1992 и др.). Тем не менее, синтаксическая автономность междометий не может считаться решающим фактором для причисления языковой единицы к классу междометий, потому что 1) границы класса междометий размываются синтаксически самостоятельными этикетными формулами, устойчивыми словосочетаниями, фразеологизмами и 2) междометия могут также выступать в качестве составных элементов высказываний или занимать финальную позицию (см., например, в исследованиях В.Д. Девкина (1965), А.А. Романова (1990), Н.Ю. Шведовой (1957; 1960)).
Заслуживающим внимания для конструктивного анализа междометий в различных синтаксических позициях является замечание Н.Ю. Шведовой, что «междометия и междометные сочетания не просто «прибавляются» к предложению или к его члену, а выступают в качестве одного из структурных элементов синтаксических конструкций определенного типа» (1960: 262; см. также: Девкин, 1965: 203).
Заметим, что изучение конструктивных особенностей междометий в современной лингвистике так и осталось на уровне анализа «грамматичности / неграмматичности» этих элементов. Причина в том, что первичные междометия типа эх, ой, ну и т.п. характеризуются предельной сжатостью формы, а синтаксис до начала 80-х годов 20-го века занимался полным предложением, исследуемым вне контекста. Вышеобозначенным подходам к анализу междометий не свойственно рассмотрение специфики использования междометий говорящим субъектом в процессе речи. Поэтому ограничение плоскостью грамматической системы языка не дает возможности выявить какие-либо типы манифестационных схем междометных высказываний, определить их семантическую и регулятивную сущность.
Для выявления структурных типов реплик с междометием представляется важным учитывать, что междометная реплика, как и любое высказывание, принадлежит динамической системе речевого общения «говорящий слушающий». С этих позиций A.A. Романовым (1990) были выявлены некоторые закономерности синтаксического комбинирования междометия с другими структурными единицами в пределах репликового шага и блока репликовых шагов, объединенных в один интерактивный ход.
Тем не менее, рассмотрение вопроса о синтаксических особенностях междометных единиц не может считаться законченным (Харьковская, 1999: 14). Ведь какой бы то ни было разработки типологии междометных синтаксических конфигураций ни в отечественной, ни в зарубежной лингвистике не проводилось. В этом смысле важным для исследования регулятивной специфики междометий в речевых высказываниях явилось бы установление «образцовых синтаксических схем» (massgebende Satzschemata, Erben, 1961: 172) или «фундаментальных предложений», которые могут служить основой для изучения семантико-прагматической и метакоммуникативной специфики рассматриваемых единиц в эмотивном дискурсе.
Для адекватного описания интеръективных единиц эмотивного дискурса названных формальных признаков недостаточно.
Выделенные в самостоятельный лексико-грамматический класс впервые, по утверждению И.Н. Кручининой (1998: 290), в латинской грамматике Варрона (1 в. до н.э.), междометия в последующей лингвистической традиции описывались неоднозначно. Так, в языкознании существуют противоположные точки зрения на место междометий в языковой системе среди других классов слов.
Первая точка зрения связана с признанием способности междометий функционально сближаться с разными частями речи (В.В. Виноградов, М.В. Ломоносов). Сторонники этой точки зрения, изучая историю возникновения, структуру междометных образований и их функции в речи, отводят междометию свое место в системе частей речи или подчеркивают «изолированность» от других лексических единиц, не делают резкого разграничения между их эмотивным и неэмотивным значениями (В.Г. Адмони, Ф.И. Буслаев, В.В. Виноградов, А.И. Германович, В.Д. Девкин, М.В. Ломоносов, Ф.Ф. Фортунатов, А.А. Шахматов, Н.Ю. Шведова).
Сторонники второй точки зрения описывают междометия как чуждые синтаксическому строю языка. А.Н. Гвоздев, А.М. Пешковкий, А.А. Потебня, А.А. Реформатский, Л.В. Щерба, Л.А. Булатова поддерживают мнение о том, что междометия не способны вступать в отношения с другими словами, поэтому исключаются из системы частей речи и в целом из общей языковой системы в «недифференцированную кучу слов» (Щерба, 1974: 147).
Сложности определения частеречного статуса междометия обусловили наметившееся в языкознании 50-70-х гг. XX века стремление к их систематизации по грамматическому признаку (морфологическому: изменяемость / неизменяемость, парадигматика; синтаксическому: сочетательные возможности с другими словами в предложении, способ связи, синтаксическая функция элемента в предложении) и отсутствие системно-иерархического описания их общей семантики. Таким образом, отмеченные колебания в установлении частеречного статуса междометий порождены разными подходами к определению понятия «часть речи». Теория классов слов не позволила четко обозначить место междометия в системе языка vs. речи и, тем более, отобразить все специфические свойства междометий и нюансы их «поведения» в речи (Протасова, 1999) потому, что были выбраны грамматические оси системы координат этих использования лексических единиц в построении предложений.
В современном языкознании все еще остается актуальной нерешенная проблема об определении границ класса и классификации междометий (Середа, 2003; 2004; 2005; Шаронов, 2004) «для дальнейшего непротиворечивого описания в едином формате» (Шаронов, 2004: 661). Основой здесь служат попытки изучения семантико-прагматической функции междометий в речевом общении путем (не всегда удачного) совмещения идей и методов лексикологии, лексикографии, прагмалингвистики, этнолингвистики, антропологии.
В большинстве случаев анализ содержательной стороны междометий базируется на дифференциальном подходе к семантике слова и строится по принципу деления междометий на группы по значению (например: Блинова, 2002; Кручинина, 1998; Середа, 2005; Шаронов, 2004). Представим наиболее часто встречающийся принцип выделения семантических групп / разрядов интеръективных единиц в отечественной лингвистике (см., например, работы А.А. Романова, А. Вежбицкой, Н.Р. Добрушиной, Б.Л. Иомдина, С.Э. Максимовой, И.А. Шаронова).
Междометия первой группы называют эмотивными, они передают чувства говорящего: фи выражает презрение, отвращение, а немецкое междометие tja - Междометия, которые сигнализируют, что говорящий получил какую-либо новую информацию и соотносит ее со своими знаниями и представлениями, называют когнитивными (А.А. Романов, С.Э. Максимова, А. Вежбицкая, Н.Р. Добрушина, Б.Л. Иомдин, И.А. Шаронов): а-а, ага, м-м-м, гм, вот как и т.п. Традиционно выделяются в отдельную группу императивные (побудительные, волитивные) междометия, выражающие желания и побуждения. К таким междометиям относятся, например, ау, тсс, эй, брысь и zuck, tross в немецком языке.
Возникающие трудность описания значений междометий связывают с нерасчленимостью выражаемого ими значения (Гак, 1998: 262; Quirk и др., 1972: 413) и имплицитностью связи междометия с понятийно-предметной (референтно-денотативной) сферой.
По сути, анализ семантической структуры междометия ограничивается выделением системного, или обобщенного, значения, представленного как совокупность дифференциальных значений (например, эмоционально-оценочные междометия со значением осуждения, удивления, радости, одобрения и т.п.), абстрагированными от их практического применения говорящими субъектами в речевом общении.
Системное значение междометия как элемента лексической системы языка представлено в толковых и энциклопедических словарях следующим образом: «восклицание», «выражение чувств», «призыв». Для примера приведем словарные статьи о междометии в немецком и русском языках. В немецком языке: (8) аch! «(Interj.) als Ausdruck des Schmerzes, der Betroffenheit, des Mitleids o.a.» (Deutsches Universalwцrterbuch Duden, 1989: 76), «(межд.) как выражение боли, смущения, сожаления и под.». В русском языке: (9) а «Восклицание, которое употребляется для выражения узнавания, ...для выражения радости, удовольствия при виде кого-либо, чего-либо, ...для выражения припоминания, догадки, удивления...» (Словарь структурных слов русского языка, 1997: 24).
Как видим, в словарях дается узкое и не дифференцированное толкование междометия как средства выражения чувств, не учитывается характер связи между употреблением этой единицы человеком как членом определенного социума и типичными ситуациями ее использования в соответствии с правилами и конвенциями коммуникативного поведения людей, принятыми в данном обществе)
В этой связи можно упомянуть, например, подход Е.Г. Борисовой (2005: 123-126) к описанию эмотивного компонента семантики междометий по приципу: выделение общего значения - функции - частного значения. Толкование значения должно «показывать связь с общим значением, что отражает предполагаемую деятельность слушающего, и с выполняемой функцией» (там же, с. 124): например, у междометия ох общее значение - «ощущение тяжести», функции и частные значения - «1. Функция «реакция на боль» Ох, спину ломит! Значение: говорящий испытывает неприятное чувство, боль для него тяжесть. 2. Функция «сожаление» Ох, извини! Ох, как это некстати! Ох, бедняжка! Значение: говорящий испытывает неприятное чувство, происшедшее вызывает у него чувство тяжести из-за недовольства чем-то, что вредит ему и собеседнику» и т.п. (там же, с. 125). По нашему мнению, анализ семантики междометия по такому методу наталкивается на непреодолимые преграды в том плане, что, вероятно, эмотивный компонент должен «прочитываться» на основе иллокутивного компонента значения или параллельно ему. С учетом этого положения приходиться признать, что в высказывании Ох, извини! эмотивным компонентом будет «сожаление» в том случае, если реплика выполняет контактивно-регулятивную иллокутивную функцию «извинение» (в терминах А.А. Романова (1988)). Эмотивный компонент такого высказывания с иллокутивной функцией несогласия или возражения может интерпретироваться неоднозначно.
Ввиду того, что всеми учеными признавалось (и до настоящего времени остается бесспорным) отсутствие у этих единиц предметно-логического значения (Карцевский, 1984; Медведева, 1980: 121; Экспрессивность, 1998 и др.), то единственно возможным считалось приписать этому лексическому классу слов значение эмоционального состояния говорящего. Ср. определения междометий у исследователей разных лингвистических школ и эпох: «Междометие по значению своему составляет особый отдел, потому что выражает не логические отношения и не разнообразие предметов речи, а ощущения говорящего» (Буслаев, 1959: 597); они «не выражают идей, но... выражают чувствования, испытываемые говорящими» (Фортунатов, 1956: 423); «это класс неизменяемых слов, служащих для нерасчлененного выражения чувств, ощущений, душевных состояний и других (часто непроизвольных) эмоциональных и эмоционально-волевых реакций на окружающую действительность» (Русская грамматика, 1980); «неизменяемое слово, служащее для выражения эмоций и других реакций на речевые или неречевые стимулы» (Н.Р. Добрушина, электронная энциклопедия «Кругосвет»); «неизменяемая и не имеющая специальных грамматических показателей часть речи, служащая для выражения чувств и волевых побуждений» (Ефремова, 2000); «указывают на действие, не называя его, и служат для нерасчлененного выражения чувств, ощущений, душевных состояний и других (часто непроизвольных) эмоциональных и эмоционально-волевых реакций на действительность» (Середа, 2002: 15).
Описание семантики конкретных междометий «через слова-дефиниции эмоций» (Вежбицкая, 1999: 636) как некий семантический инвариант эмоционально-оценочного значения слишком ограничено, ибо любая эмоция конкретизируется контекстом, типом социальных отношений между коммуникантами, следовательно, и выражение чувств и эмоций варьируется в зависимости от экстралингвистических условий использования этой единицы (Романов, 1990: 115). Кроме того, раз «любой мыслительный и коммуникативный акт пронизан эмоциями» (Шаховский и др., 1998: 65; также Волошинов, 1995: 296; Шаховский, 1984; Шаховский, 1987; Fiehler, 1990: 169), то, очевидно, проявление в междометиях психического состояния говорящего имеет сопутствующий характер. Абсолютизация признака эмоционального состояния субъекта в значении междометий не приносит пока существенных результатов.
Как видим, семантическое толкование (выделение обобщенного и частных значений) лексических единиц в словарных статьях не дает пользователю языка информации об их использовании в практике межличностной речевой коммуникации, ведь лексикографическое отражение значения междометия опирается на системно-формальное представление языка.
В «Русском семантическом словаре» (1998) под общей редакцией Н.Ю. Шведовой междометие относится к словам квалифицирующим. В словарных описаниях языковых единиц представлены их лексические значения, которые соотносимы с понятиями. Так, у междометий, как слов квалифицирующих, - это «понятие об оценке, возможности выразить субъективное отношение к кому-чему-либо». См. в качестве сравнения: «у именующих слов - это понятие о предмете (о живом существе, вещественной реалии, явлении), о признаке, состоянии или процессе; у слов указующих - понятие о любых данностях физического или духовного мира (об отвлеченных сущностях, предметах, процессах, признаках) как о том, что может быть означено не содержательно, а по признаку вычлененности из бесконечного множества подобных; у слов связующих - это понятие о том или ином виде отношения, зависимости между кем-чем-либо». Очевидно, что со строго философской или логической точки зрения такая характеристика междометий не может быть названо понятием, хотя и указывает на сущностное различие содержательного потенциала между междометиями и другими категориями (классами, разрядами и т.п.) слов.
Словари решают нормативные и нормативно-этические вопросы использования слов, но упускают коммуникативный аспект употребления «маленьких слов» в речевом общении (Вежбицкая, 1999: 612; Григорьева, 1998: 55; Мартынюк, 2004; Malige-Klappenbach, 1980). Действительно, при семантическом описании междометий не принимается во внимание тот факт, что эти единицы существуют в диалоге в качестве прямой речи. Ведь при передаче чужой речи они могут быть опущены (Волошинов, 1995: 344; Карцевский, 1984: 131), например, ср.:
(10) Эк, спит-то! - сказал Захар, - словно каменщик. Илья Ильич! (И. Гончаров) и: (11) Захар сказал, что Илья Ильич спит словно каменщик.
Поэтому анализ значения междометий, даже если назначение междометий в дискурсе заключается только в манифестировании эмоций и чувств коммуникантов, необходимо проводить с учетом их роли в диалоге (Протасова, 2005: 162). Такой анализ «должен опираться на содержательную характеристику речевых произведений, т.е. диалогических шагов, в которых используются междометия» (Романов, 1990: 115). Тогда с этих позиций 6удет возможным представить не только семантическое, но и функциональное описание междометной практики в дискурсе (ср., например, Словарь структурных слов русского языка (1997), где лишь частично рассматривается функциональный аспект междометий).
Таким образом, постулирование системного и дифференциальных значений междометий «носит, скорее, априорный характер» (Романов, 1990: 115) и не позволяет учесть весь потенциал семантических признаков, проявляющихся в тех или иных экстралингвистических (контекстных, ситуативных) условиях (об интециональном подходе к семантике слова см.: Скребнев, 1985) актуализации смысловой структуры междометия.
В современной лингвистике наблюдается еще одна тенденция в исследовании этих слов - с позиций языковой личности, реализующей себя в дискурсивном общении как носителя культуры в лингвистических и экстралингвистических условиях реализации своих намерений и установок, что обусловливает рост интереса как к общим, стереотипным элементам образа мира, так и его национально-специфическим моментам.
«Культуроспецифичность» междометий (а также частиц, коннекторов, других дискурсивных единиц) активно изучается с точки зрения их адекватного использования в эффективной / успешной межкультурной коммуникации, попутно решаются вопросы их перевода на иностранный язык (Арутюнова, 1999; Вежбицкая, 1999; Городникова, Добровольский, 1998; Горохова, 1998; Карлова, 2000; Могутова, Антонова, 2000; Николаев, 2003; Румак, 2003; Шаховский, 2004; Чернышева, 2004; Aijmer, 2004; Doherty, 2003; Franz, 2001; Heggelund, 2001; Kцnig, Siemund, 1999; Kunzmann-Mьller, 1989; Lieflдnder-Koistinen, 1989; Rasoloson, 1994; Reske, 1982; Sadowska, 1988; Schlieben-Lange, 1979; Werner, 1981; 1991).
Следует, однако, заметить, что имеющие на данный момент изыскания по этому вопросу, к сожалению, не представляют собой комплексного исследования, где бы наряду с данными этнолингвистики и этносоциологии привлекались бы методы фреймового моделирования речевой коммуникации, социальной психологии, теории речевой деятельности, дискурсологии. Представляется, что такой подход позволил бы изучить междометия как особую разновидность речевой деятельности, концептуализации интерактивной действительности человеком и ее репрезентации в национальной языковой картине мира.
Вместе с тем, накопились обширные лингвистические знания в области теории речевых актов, конверсационного анализа, прагмалингвистики, которые позволили рассматривать междометия с точки зрения использования их в речевой практике (Городникова, Добровольский, 1998; Девкин, 1965; Вежбицкая, 1999; Григорьева, 1998; Романов, 1990; Ameka, 1992; Ehlich, 1986; Keller, 1981; Rasoloson, 1994; Wilkins, 1992 и др.).
Так, А. Вежбицкая в работе «Семантика междометия» (1999) рассматривает широкий круг вопросов, связанный с междометиями, полагая, что междометия не являются речевыми актами, так как не обладают иллокутивной силой (по ее мнению, нет компонента «Я говорю»). Отметим однако, что компонент «Я говорю» присущ всем «живым» высказываниям говорящего субъекта, коль скоро мы имеем дело с единицами речи. С другой стороны, наличие этого компонента в семантико-прагматической характеристике междометия могло бы привести к явлению плеонастичности (о плеоназмах в языке см.: Вежбицкая, 1978). По поводу избыточности выражения смыслов позволим себе одну цитату. «Язык вырабатывает свои модели в согласии со своим «тактом» (мерой, целесообразностью), ориентируясь на «комфортность» выражения, но отнюдь не в соответствии с тенденцией экономии (посредством которой подчас стремятся объяснить имплицитность). В языке, по всей вероятности, нет ни экономии, ни избыточности, ни недостаточности средств выражения. Язык имеет оптимальную организацию, основанную на принципе достаточности средств выражения. Экономию или избыточность можно усмотреть в языке, лишь сосредоточивая внимание на отдельных формах выражения, взятых в отрыве от всей системы языка, а также в отрыве от речи» (Панина, 1979: 49).
А. Вежбицкая предлагает свое определение понятия междометия, это - «языковой знак, выражающий текущее ментальное состояние говорящего» (1999: 616), уточняя при этом, что значение междометий «значительно более конкретное, нежели просто какая бы то ни было эмоция» (1999: 635). По ее мнению, все междометия, исключая звукоподражания, делятся на три типа, каждому из которых внутренне присущ определенный семантический компонент: эмотивные (с компонентом «Я чувствую»); волитивные («Я чего-то хочу») и когнитивные («Я нечто думаю», «Я нечто знаю»). Каждый из семантических компонентов образует семантический инвариант того или иного междометия. Исследование семантики, а именно разложение значения до конфигурации элементарных смыслов, специфика которых определяется лингвистическим ареалом использования междометий и культурными особенностями носителей того или иного языка, А. Вежбицкая проводит с помощью универсальных примитивов.
Разделение А. Вежбицкой всего корпуса междометий на три типа кажется нам неправомерным, поскольку в процессе коммуникации между людьми вполне обычной является диффузность смыслов в одной и той же формальной единице, используемой в том или ином контексте. Например, междометия, относящиеся к эмотивным или когнитивным (априорным носителям соответственно компонента «Я чувствую», или «Я нечто думаю / знаю»), как и любой произносимый знак произносится с какой-то целью, когда говорящий чего-то «хочет», будь то изменение ситуации или изменение сознания слушающего (ср., однако: Зализняк, 1984: 87). И если семантический компонент «говорить» при описании значения междометий можно опустить, так как он подразумевается самим фактом говорения, то целевой компонент «хотеть» или, по-другому, «говорить для чего-то, с определенной целью», именно в силу принадлежности междометия к процессу говорения нельзя оставить без внимания (Романов, 1982).
С другой стороны, из самого определения, данного А. Вежбицкой междометиям, следует, что раз междометия указывают «на ментальное состояние или ментальный акт говорения», то и междометия волитивного разряда несут нагрузку «эмотивности» и «когнитивности», т.е. когда при волеизъявлении говорящим «нечто чувствуется» и «нечто думается». Таким образом, описывая высказывание с междометием как предикативную единицу с предикатом состояния, А. Вежбицка не решает вопрос, обладают ли междометия иллокутивной силой, т.е. целенаправленностью. Вместе с тем, остается невыясненным и проблема соотнесения междометия с речевым актом.
Эту же задачу в работе «Значение фатических и волитивных междометий» ставит Ф. Амека (1992). Решая проблему «междометие = речевой акт», он рассматривает содержательную характеристику двух классов междометий, волитивных (volitive / conative), которые направлены на слушающего, и фатических (phatic), используемых для поддержания социального и коммуникативного контакта, - в сравнении со словами-формулировками (formulaic words, one-word routines). И волитивным (типа нем. psst! «Я хочу тишины» или brr! «Я чувствую холод») и фатическим (типа англ. aha! «Я понимаю» или oops! «Я смущен») междометиям, gо его мнению, присущ семантический компонент «Я чувствую / думаю / хочу {X}» (ср.: Вежбицкая, 1999). Семантику волитивных междометий можно истолковать как действование (acting out): «Я делаю поэтому это: {голосовой жест)», - тогда как в содержательной структуре фатических междометий в наличии иллокутивный глагол «говорить»: «Я говорю поэтому это: {голосовой жест}». Из этого определения не ясно, направлены ли фатические междометия на слушающего. Ведь если какой-то языковой феномен рассматривается как элемент речевой коммуникации, то говорящий использует этот элемент, с учетом того, слышит ли его кто-нибудь, а также принимая во внимание социальные и культурно-специфические характеристики потенциального собеседника.
Вопрос о том, являются ли междометия речевыми актами, решается Ф. Амекой в духе Дж. Серля следующим образом, если лексическая единица, конституирующая неэллиптичное высказывание, может быть описана с помощью парафразы иллокутивной цели «Я говорю это, потому что...», то она является речевым актом.
Принципиальное различие междометий и слов-формул (типа лексических единиц, англ. goodbye! sorry! welcome! thankyou! (сохранено авторское написание этих лингвистических элементов)) Ф. Амека видит в том, что в семантико-прагматической структуре первых нет конституирующего речевой акт компонента - иллокутивного диктума, в то время как формулы имеют такой компонент значения: «Я говорю: {X}. Я говорю это, потому что я хочу, чтобы ты...», - поэтому «интеракциональны» и являются речевыми актами (1992: 269). Кроме того, у междометий нет адресата, но может быть «намеренный» интерпретатор (intended interpreter), который в экспликациях значений представлен как «ты». В большей степени в лингвистическую систему включены волитивные междометия, потому как они направлены на того, от кого можно ожидать выполнения желания говорящего. Тем не менее, признается тот факт, что междометия обладают коммуникативной функцией, схожей с иллокутивной силой слов-формул.
Поэтому Ф. Амека относит все междометия к лингвистическим знакам, которые в своей семантической структуре не содержат целевого значения, иллокутивного диктума (illocutionary dictum), представленного в высказывании говорящего в виде «смеси (amalgam) мыслей, чувств, намерений, целей и пропозиций» (1992: 247), и которые, следовательно, не являются речевыми актами.
Исследуя междометия в рамках прагматической теории речевых актов, Ф. Амека не учитывает, например, коммуникативно-прагматическую роль слушающего, проблему условий и правил успешного достижения каких-либо целей партнерами по интеракции, что, возможно, и повлияло на подобные выводы. Но, с другой стороны, поскольку сама эта теория не рассматривает многие проблемы (эквипотенциальность системы говорящего и слушающего; структурный - этапный и фазовый - характер протекания взаимодействия партнерами по коммуникации; функциональная вариация типов речевой интеракции в соответствии с типом иллокутивности; динамическая и стратегическая природа речевого общения (Безменова, Герасимов, 1984; Романов, 1988)), то и невозможным был полный и объективный анализа междометного высказывания с точки зрения его диалогоорганизующей и диалогоуправляющей функции в речевом взаимодействии. Очевидно, все проблемы анализа междометного высказывания и междометия как строевой единицы высказывания кроются в теоретической базе, основе, на которую опирается тот или иной исследователь.
...Подобные документы
Интент-анализ дипломатического дискурса в кризисной ситуации. Проведение интент-анализа коллекции текстов семи дипломатов МИД России. Кооперативное, конфронтационное речевое поведение. Тактика самопрезентации. Адресация дипломатического дискурса в России.
контрольная работа , добавлен 08.01.2017
Понятие дискурса, его типы и категории. Разновидности онлайн-игр с элементами коммуникации и их характеристики. Жанровая классификация виртуального дискурса. Способы построения игрового коммуникативного пространства. Использование прецедентных текстов.
дипломная работа , добавлен 03.02.2015
Особенности электронного дискурса. Типы информации в тексте знакомств. Когнитивный и гендерный аспекты исследования дискурса. Гендерно-языковые особенности дискурса знакомств. Сравнительный анализ английского и русского дискурса с позиции аттракции.
курсовая работа , добавлен 02.01.2013
Понятие дискурса в современной лингвистике. Структурные параметры дискурса. Институциональный дискурс и его основные признаки. Понятие газетно-публитистического дискурса и его основные черты. Основные стилистические особенности публицистического дискурса.
курсовая работа , добавлен 06.02.2015
Определение и характеристика сущности дискурса, как лингвистического понятия. Ознакомление с основными функциями политического дискурса. Исследование значения использования метафор в политической деятельности. Рассмотрение особенностей идеологемы.
курсовая работа , добавлен 20.10.2017
Общее понимание термина "дискурс" в лингвистике. Типология и структура дискурса. Информационно-кодовая, интеракционная и инференционная модель коммуникации. Онтологизация субъектно-объектных отношений. Анализ дискурса на примере чат-коммуникации.
курсовая работа , добавлен 24.12.2012
История возникновения и развития теории дискурса. Изучение проблем, связанных со сверхфразовыми единствами. Определение основных различий между текстом и дискурсом. Анализ дискурса с точки зрения функционального подхода, предмет его исследования.
контрольная работа , добавлен 10.08.2010
Понятие политического дискурса, его функции и жанры. Характеристики предвыборного дискурса как речевой деятельности политических субъектов. Стратегии и тактики русскоязычного и англоязычного предвыборного дискурса, сходства и различия их использования.
дипломная работа , добавлен 22.12.2013
Особенности соотношений понятий дискурс и текст. Основные средства используемые для указания на слухи в английской политической коммуникации. Понятие дискурса в школах дискурсивного анализа. Особенности влияния дискурса на манипулирование в обществе.
реферат , добавлен 27.06.2014
Туристический дискурс как основа формирования образа региона. Семиотика территории в социальных и культурологических исследованиях: образ региона как культурный код территории. Лингвистическая прагматика туристического дискурса официальных путеводителей.
Размещено на https://сайт
Прагматика дипломатического дискурса в условиях военно-политического противостояния
Интент-анализ дипломатического дискурса в кризисной ситуации призван определить преобладающий характер интенциональности в речи представителей МИД РФ на основе выявления и подсчёта всех означенных дипломатами интенций, а также выяснить, каким образом конфликтный дискурс трансформирует «стерильную» дипломатическую коммуникацию.
Объясниться, чётко и предельно понятно донести позицию МИД России по вопросу того или иного кризисного процесса и путей выхода из него - основная цель дипломатов, чьим оружием издавна являлось слово. Намерения, облекаемые в языковую форму, выражаются таким образом, чтобы они были понятны адресанту высказывания. За одним-единственным заявлением, интервью или комментарием может скрываться не один час брифингов, сопровождающихся тщательным подбором лингвистических средств.
Понимание - индикатор успешности речевых усилий, затраченных адресантом и главный критерий успешности коммуникации в целом. В связи с этим субъективность, инкорпорированная в интент-анализ, не является методологическим недостатком, поскольку субъективное оценивание намерений говорящего является адекватным объекту изучения65 Ушакова Т. Н., Павлова Н. Д., Латынов В. В., Цепцов В. А. Слово в действии: Интент - анализ политического дискурса. - Санкт-Петербург: Алетейя, 2000. - С. 21. .
Для проведения интент-анализа коллекции текстов семи дипломатов МИД России были загружены в программу для кодирования текстов Atlas.ti и NVivo в качестве кодировочной базы. Единицей кодирования выступила единица интент-анализа - интенция, - выраженная предложением/высказыванием. Кодировочная система сформирована на основе словаря интенций Т. Н. Ушаковой, усовершенствованного М. Н. Тиминой Тимина М. В. Опыт использования расширенной методики интент-анализа в процессе обучения специалистов информационного профиля // Труды Санкт-Петербургского государственного университета культуры и искусств том 197 / 2013. 16 -- Языкознание. - С. 83-88. . Таким образом, каждому предложению была присвоена одна или несколько интенций. Интенции, согласно кодировочной системе, объединены в три группы - кооперативные, конфронтационные и нейтральные - в соответствии с тремя типа речевых стратегий в конфликтогенной ситуации, предложенных И. И. Гулаковой.
Таблица 1
|
Кооперативная стратегия |
Конфронтационная стратегия |
Нейтральная Стратегия |
||||||
|
Оправдание |
Замалчивание |
Ирония (+) |
||||||
|
Восхищение |
Злорадство |
Отрицание |
Сочувствие |
|||||
|
Одобрение /Похвала |
Открытое обвинение |
Предопределенность |
Скрытое обвинение |
|||||
|
Обреченность |
Тревога (неопределенность) |
|||||||
|
Оптимистический прогноз |
Негативная оценка (критика) |
Пессимистический прогноз |
Предупреждение о последствиях |
|||||
|
Презрение |
Подозрение |
|||||||
|
Удивление (+) |
Удивление (-) |
Разочарование |
||||||
|
Сомнение |
Недовольство |
|||||||
|
Самопреентация |
Разоблачение |
Скрытая критика |
||||||
|
Демонстрация силы (без угрозы) |
Устрашение, угрозы |
Равнодушие |
||||||
|
Привлечение внимания (рассуждения) |
||||||||
|
Успокоение аудитории |
||||||||
|
Смирение |
||||||||
|
Отвод обвинений |
По результатам экспертного интент-анализа на основе кодирования в NVivo в российском дипломатическом нарративе о Пятидневной войне было выявлено незначительное (в пределах 1 %) превалирование кооперативной стратегии, коим можно пренебречь: 334 случая реализации ориентированных на собеседника коммуникативных средств против 308 случаев обращения к речевых средствам конфронтационного характера. Следует отметить, что в рамках данного сравнения не учитывались случаи единичного употребления тактик, относящихся к той или иной стратегии. Таким образом, кооперативное и конфронтационное речевое поведение в равной мере свойственно языковой личности представителя МИД в ситуации международного конфликта в Южной Осетии. Что до нейтральной риторики, которая для России как «третьей стороне», взявшей на себя миротворческие и превентивные функции в регионе, была бы более уместной, то случаи имплементации нулевой речевой стратегии крайне редки.
Если говорить о стратегийном прагматиконе каждого из дипломатов в отдельности, то кооперативной стратегии по большей части придерживаются А. А. Нестеренко и С. В. Лавров, конфронтационной - В. И. Воронков, С. В. Лавров, Г. Б. Карасин, В. И. Чуркин, нейтральной - А. В. Грушко и С. А. Рябков. Отметим, к риторике конфронтации чаще прибегают представители России в международных организациях, в частности ОБСЕ (В. И. Воронков) и ООН (В. И. Чуркин).
Наиболее востребованными тактиками при реализации коммуникативных стратегий, как следует из таблицы 2, становятся самопрезентация и рекомендация/побуждение к действию (кооперативная стратегия) и демонстрация силы и открытое обвинение (конфронтационная стратегия). Тактика самопрезентации важна для конвенциональных актов, поскольку имплицирует мысль о сильном руководителе (-ях) Гронская Н.Э. Языковые механизмы манипулирования массовым политическим сознанием // Вестн. Нижегородского ун-та им. Н. И. Лобачевского. - 2003. - № 1. - С. 220-231. . Рекомендация или побуждение к действию, ставшее элементом нарратива внешнеполитического дискурса МИД РФ в период Пятидневной войны, формирует образ России как компетентного актора на мировой арене и деятельного миротворца., рассчитанный не только и не столько на непосредственного адресата. Демонстрация силы - традиционная черта российского дискурса о внешней политике, в каком-то смысле унаследованная из советского дипломатического дискурса Guliiaume Colin. Russian Foreign Policy Discourse during the Kosovo Crisis: Internal Struggles and the Political Imaginaire // Research in Question. N° 12. - December 2004. - P. 24 - 25. . В речи отечественных дипломатов по-прежнему присутствуют попытки антагонизировать США и Европу, изобразив последнюю в виде жертвы и заложницы первых. Поляризация «свой-чужой» фигурирует не только при упоминании участников и заинтересованных лиц югоосетинского конфликта, о чём свидетельствует частое применение тактики открытого обвинения в рамках осуществления конфронтационной стратегии.
Таблица 2
|
Название Тактики |
Кооперативная стратегия |
Митигативная стратегия |
Конфронтационная стратегия |
Нейтральная стратегия |
|
|
Cамо-презентация |
108 случаев |
||||
|
101 случай |
|||||
|
Демонстрация силы |
81 случай (всего) |
||||
|
Открытое обвинение |
75 случаев |
||||
|
Скрытая критика |
66 случаев |
||||
|
Одобрение/похвала |
48 случаев |
||||
|
Оптимистический прогноз |
|||||
|
Скрытое обвинение |
|||||
|
Отрицание |
40 случаев |
||||
|
Дискредитация |
39 случаев |
||||
|
Открытая критика |
38 случаев |
||||
|
Замалчивание |
35 случаев |
||||
|
Одобрение |
35 случаев |
||||
|
Недовольство |
31 случай |
Адресация дипломатического дискурса в России носит двойной характер. Помимо непосредственного адресата - интервьюера, члена международной организации - высказывание российских дипломатов рассчитаны на россиян, поскольку Министерство иностранных дел обязуется защищать интересы граждан России, что отражено в концепции внешней политики государства, принятой 15 июля 2008 года. Не стоит забывать и о том, что во времена экономических, социальных и иных потрясений на проблемы внешней политики возникает особенный запрос со стороны российской общественности Финансово-экономический кризис 2008 года начался в августе с падения цен на нефть и ухудшения инвестиционного климата, спровоцированного в том числе конфликтом с Грузией. . Вторым косвенным адресатом дискурса МИД является международное сообщество, так как внешнеполитическое ведомство взяло обязательства по обеспечению объективного восприятия России на мировой арене Концепция внешней политики Российской федерации. Режим доступа: http://kremlin.ru/acts/news/785. .
К непосредственным адресатам или адресатам первого порядка в рамках исследуемого дискурса относятся:
1. Председатель Совета безопасности ООН А. Стубб, государства-члены ОДКБ;
2. Руководители государств, присутствующие на совместных пресс-конференциях: президент Франции Николя Саркози, министр иностранных дел Австрии У. Плассник, министр иностранных дел Польши Р. Сикорский, госсекретарь США Кондолиза Райс, министр иностранных дел Южной Осетии М. К. Джиоев и министр иностранных дел Абхазии С. М. Шамба Указанные должности актуальны в 2008 году. ;
3. Журналисты российских и зарубежных изданий, присутствующие на пресс-конференциях, посвященных грузиноюгоосетинскому конфликту, либо обращающиеся за комментарием к представителю МИД. В их числе ведущий радиостанции «Эко Москвы» Алексей Венедиктов;
4. Аудитория радиостанции «Эхо Москвы» и «НГ-Дипкурьер»;
5. Граждане России в границах страны и за её пределами.
В результате эмпирического исследования адресации в высказываниях отечественных дипломатов общих для их дискурса тенденций в части выбора определенных стратегий или тактик выявлено не было. Отсутствие «единой линии», вероятно, вызвано высокой лабильностью дипломатического дискурса как такового, изменениями в дискурсивном фоне (военные действия длились лишь пять дней, остальное время занял переговорный процесс). Вместе с тем наметился ряд закономерностей, затрагивающий прагматикон языковой личности некоторых представителей МИД в отдельности. Так, В. И. Чуркин склонен чаще прибегать к коммуникативной тактике иронии, выступая в Совете безопасности ООН, нежели в письменных обращениях на имя председателя Совбеза или беседах с журналистами.
«Вы знаете, господин Председатель, если бы в нашем зале сегодня впервые появился инопланетянин, то, уверен, что после того, как он послушал бы нашу дискуссию, его сердце переполнилось бы гордостью за членов Совета Безопасности. Какие принципиальные люди! Как последовательно они защищают высокие принципы международного права!». Из стенограммы комментариев В. И. Чуркина в ходе заседания Совета Безопасности по ситуации в Грузии по завершении выступлений членов Совета, Нью-Йорк, 28 августа 2008 года.
Г. Б. Карасин, отвечая на вопросы журналистов, склонен использовать тактики отрицания и подчёркивания субъективности мнения.
«Вопрос: Это кризис в российско-украинских отношениях?
Г. Б. Карасин: Я бы выразился иначе: кризис в наши отношения с Украиной усиленно пытаются привнести некоторые украинские политики». Интервью журналу «Огонек», 25 августа 2008 года.
«Вопрос: Можно ли говорить о новом витке холодной войны, которая в первую очередь будет вестись на информационном поле?
Г. Б. Карасин: Я думаю, что термин «холодная война» не применим ни к данной ситуации, ни к какой другой в современных международных отношениях. Это лексика из словарей прошлой эпохи. Надо ее поскорее забывать. Отношения России с западными партнерами развиваются». Интервью еженедельнику «Россия», 14 августа 2008 года.
На собственное мнение ссылается и замминистра иностранных дел России С. А. Рябков.
«Вопрос: Наши дипломаты иногда говорят об альтернативном варианте реагирования по принципу великого русского поэта и дипломата Федора Тютчева, говорившего о необходимости «решительного безучастия».
С. А. Рябков: Мой опыт подсказывает, что безучастно реагировать мы не можем. Драйв в сторону раскрепощения нашей внешней политики можно описать и в других терминах». Интервью газете «Время новостей», 9 сентября 2008 года.
Анализ коммуникативных стратегий в структуре языковой личности представителя МИД РФ с применением открытого кодирования обозначил равновеликое присутствие кооперативной и конфронтационной стратегии. Чаще всего кооперативная стратегия имплементируется за счёт самопрезентации и рекомендации, конфронтационная - за счет демонстрации силы и открытого обвинения. К риторике конфронтации чаще прибегают представители России в международных организациях, в частности ОБСЕ (В. И. Воронков) и ООН (В. И. Чуркин). Прагматика высказываний российских дипломатов строится в соответствии с двойным характером адресации дискурса: к адресатам первого порядка относятся политики и руководители международных организаций, журналисты и аудитория их изданий; к адресатам второго порядка - граждане России и партнёры государства по международным делам. Статус адресатов первого порядка на риторику представителей МИД РФ в целом не влияет. Отмечена склонность к употреблению иронии на заседаниях международных организаций (В. И. Чуркин); тактики коммуникативного смягчения, в частности, подчеркивание субъективности мнения, фигурируют в беседах с российскими журналистами (С. А. Рябков, Г. Б. Карасин).
По результатам экспертного интент-анализа на основе кодирования в NVivo можно сказать следующее: из всего арсенала коммуникативных тактик представителями дипломатического ведомства России не использовались тактики смирения и положительного удивления (кооперативная стратегия).
Число популярных кооперативных и конфронтационных тактик примерно равно, в то время как количество смягчительных и нейтральных - незначительно, что делает последние нерелевантными для данного исследования.
Взаимодействие кооперативных и конфронтационных тактик в конфликтном дискурсе носит причудливый характер. Можно говорить об искусном чередовании положительно и отрицательно заряженных коммуникативных тактик, о чём свидетельствуют данные кластерного анализа. Из приведённой в приложении 1 таблицы следует, что чаще всего в дискурсе дипломатов инкорпорированы:
· тактика привлечения внимания/рассуждения (кооперативная стратегия) и тактика негативной оценки (конфронтационная стратегия). Средняя величина коэффициента корреляции Пирсона 0.56;
· тактика привлечения внимания/рассуждения (кооперативная стратегия) и тактика открытой критики (конфронтационная стратегия). Средняя величина коэффициента корреляции Пирсона 0.49;
· тактика сомнения (конфронтационная стратегия) и привлечения внимания/рассуждения (кооперативная стратегия). Средняя величина коэффициента корреляции Пирсона 0.48;
· тактика презрения (конфронтационная стратегия) и одобрения (кооперативная стратегия). Средняя величина коэффициента корреляции Пирсона 0.46;
Данные кластерного анализа представлены в виде дендрограммы.
Рис. 1
В результате кластерного анализа на основе закрытого кодирования в программе EnVivo можно выделить 2 мощных кластера:
1.) «Агрессивные» тактики дискредитации (39 случаев употребления), разоблачения и открытого обвинения (75 случаев употребления). Как правило, коммуникативные ходы, направленные на реализацию вышеупомянутых тактик, реализуются без привлечения дополнительных тактик смежных или антонимичных по сути стратегий, что позволяет сделать вывод о незавуалированности коммуникативных атак агентов дискурса. Иными словами, дискредитация, обвинения и разоблачение осуществляются бескомпромиссно и «в лоб».
«Да, мир после 8 августа изменился, маски сброшены, настал момент истины (разоблачение). Хорошо, что в политическом запале некоторые наши оппоненты высказали то, что раньше сидело в подкорке (дискредитация). Со стороны США наговорено немало. Например, госсекретарь США Кондолиза Райс в прошлом месяце по дороге в Брюссель заявила: «Мы лишим Россию ее стратегических целей, будем отрицать стратегические цели России» (открытое обвинение). Это показатель реального отношения к нам как к партнеру» (открытая критика).
2). «Инклюзивные» тактики. Коммуникативные ходы, направленные на реализацию таких тактик, реализуются с привлечением дополнительных тактик смежных или антономичных стратегий. Тактика рекомендации, относимая к кооперативной стратегии, часто соседствует с конфронтационной тактикой негативной оценки etc.
«Мы не прерываем с США диалог на эту тему (самопрезентация), обмен мнениями идет, но, к сожалению, очень туго (скрытая критика). Многие изначально сделанные на уровне госсекретаря и министра обороны США предложения, по сути, не то что дезавуированы, но … препарированы так, что их стержень выхолощен (скрытое обвинение)… Мы не получим стабильности без продвижения по всему фронту стратегической безопасности и взаимодействия с США (пессимистический прогноз). В сфере ПРО надо начинать с общей оценки угроз, смотреть, откуда реально может исходить такая угроза, а потом уже заниматься совместно вопросами архитектуры системы ПРО (рекомендация)». Выдержки из интервью замминистра иностранных дел России С. А, Рябкова газете «Время новостей», опубликованном 9 сентября 2008 года.
Попеременное обращение к тактикам из противоположных «лагерей» оказалось оправданным с точки зрения перлокутивного эффекта: разработанный совместно с председательствующей в Евросоюзе Францией план Медведева-Сакрози был утвержден, Грузия постепенно вывела войска из Южной Осетии, то же самое сделала и Россия, передав мандат солдатам миротворческой миссии ОБСЕ. Независимость Южной Осетии помимо России признали Венесуэла, Никарагуа и Науру.
Проведённый в соответствии с трехуровневой структурой языковой личности анализ вербально-грамматического, когнитивно-тезаурусного и прагматического своеобразия риторов от дипломатии позволил сконструировать обобщённую модель языковой личности российского дипломата в условиях кризисной дипломатии.
Таблица 3
|
Дипломат |
Ключевые слова |
Ключевые темы |
Оценочная лексика, % |
Преобладающий тип коммуникативных стратегий |
|
|
В. И. Воронков |
ОБСЕ, Южной, Осетии/Грузии/вопрос, конфликт/ В. И.Воронков |
Политика, мир, Европа |
Конфронтационный |
||
|
А. В. Грушко |
вопрос, Грузия, мы, ответ, НАТО, Южной, Россия/Осетии, Саакашвили |
Политика, политика в мире, мир, Европа, |
Нейтральный |
||
|
Г. Б. Карасин |
Вопрос, мы, Южной, Осетии, Грузии |
Политика, силовые структуры, армия, политика в мире, мир, Европа, Закавказье, Грузия |
Конфронтационный |
||
|
С. В. Лавров |
мы, Южной, вопрос, Осетии, я |
Политика, политика в мире, мир, Европа, Закавказье, Грузия |
Кооперативный/конфронтационный |
||
|
А. А. Нестеренко |
Грузии, России, Тбилиси, российских, грузинской |
Политика, мир, Европа, Закавказье, Грузия |
Кооперативный |
||
|
С. А. Рябков |
Мы, США, вопрос, С. А. Рябков, безопасности |
Политика, политика в мире, мир |
Нейтральный |
||
|
В. И. Чуркин |
мы, я, Южной, вопрос, В. И. Чуркин, Осетии/безопасности, ООН |
Политика, политика в мире, Европа, мир |
Конфронтационный |
Таким образом, языковая личность российского дипломата в условиях Пятидневной войны организуется вокруг ключевых понятий «мы», «Южная Осетия», «Россия», «вопрос» на когнитивно-тезаурусном уровне, доминирующими линиями дискурса на вербально-грамматическом уровне становятся «Политика в мире» и «Участники конфликта» (Европа), процент оценочной лексики невелик и составляет в среднем 6.9 %. К словам с эмотивной окраской, которые использует каждый из семи дипломатов, относятся: безопасность, вооружение, достижение, конфликт, миротворец, нарушение.
В прагматическом плане языковая личность дипломата оперирует стратегиями двух типов: кооперативной и конфронтационной. Кооперативная стратегия реализуется в основном за счёт тактик самопрезентации и рекомендации/побуждения к действию. Конфронтационная осуществляется за счёт тактики демонстрации силы и открытого обвинения. В речи кооперативная стратегия имплементируется при помощи группы «инклюзивных тактик» - тех, которые могут соседствовать с конфронтационными тактиками. Это означает, что вербальная кооперация в чистом виде для конфликтного дискурса российского внешнеполитического ведомства нехарактерна. В то же время конфронтация реализуется в речи за счёт использования «агрессивных тактик» дискредитации, разоблачения и открытого обвинения.
БИБЛИОГРАФИЯ
дискурс дипломатический кризисный
1. Иссерс О. С. Коммуникативные стратегии и тактики русской речи. Изд. 5-е. / О. С. Иссерс. -- М.: Издательство ЛКИ, 2008. -- 288 С.
2. Йоргенсен М., Филипс Л. Дискурс-анализ. Теория и метод / Пер. с aнгл.- 2-е изд., испр. / М. Йоргенсен, Л. Филипс. -Х.: Изд-во "Гуманитарный Центр", 2008. - 352 С.
3. Карасик В. И. О типах дискурса / В.И. Карасик // Языковая личность: институциональный и персональный дискурс: сб. науч. тр. - Волгоград: Перемена, 2000 (а). - С. 5-20.
4. Караулов Ю. Н. Русский язык и языковая личность, Изд. 7-е. / Ю. Н. Караулов. -- М.: Издательство ЛКИ, 2011. --264 С.
5. Кожетева А. С. Лингвопрагматические характеристики дипломатического дискурса (на материале вербальных нот). Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук. / А. С. Кожетева. - Москва, 2012. - С. 22.
6. Колбаиа В., Хаиндрава И., Сарджвеладзе Н., Чомахидзе Е., Гегешидзе А. Гарантии по невозобновлению боевых действий: опасения в контексте грузино-абхазских отношений / В. Колбаиа, И. Хаиндрава, Н. Сарджвеладзе, Е. Чомахидзе, А. Гегешидзе. - Тбилиси. Грузинский фонд стратегических и международных исследований, 2009. - С. 95.
7. Колтуцкая И. А. Структура языковой личности в современной антропоцентрическй парадигме / И. А. Колтуцкая // Вестник Днепропетровского университета имени Альфреда Нобеля. Серия «Филологические науки». № 2 (6). 2013. - С. 294 - 298.
8. Кубрякова Е. С. О понятиях дискурса и дискурсивного анализа в современной лингвистике. Дискурс, речь, речевая деятельность: функциональные и структурные аспекты / Е. С. Кубрякова // Сборник обзоров. Серия "Теория и история языкознания" РАН. ИНИОН. - М., 2000. - С. 5 -13.
9. Кубрякова Е. С. Язык и знание. На пути получения знаний о языке: части речи с когнитивной точки зрения. Роль языка в познании мира / Е.С. Кубрякова. -- М.: Языки славянской культуры, 2004 .-- (Язык. Семиотика. Культура). -- библиогр. в конце разделов; указ. имен: с. 549-559.
10. Кушнерук С. П. Документная лингвистика. Учебное пособие / С.П. Кушнерук. -- 4-е изд., стереотип. -- М.: ФЛИНТА: Наука, 2011. -- 256 С.
11. Ласкова М. В., Резникова Е. С. Личные местоимения в политическом дискурсе. // Вестник Адыгейского государственного университета. Серия 2: Филология и искусствоведение. № 4. 2011. - С. 1-5.
12. Левоненко О. А. Языковая личность в электронном гипертексте (на материале экспрессивного синтаксиса ведущих электронных жанров): автореф. дисс. на соиск. учен. степ. кандид. филол. наук. / О. А. Левоненко. - Таганрог. Таганрогский государственный пединститут, 2004 г. - С. 28.
13. Лордкипанидзе М., Отхмезури Г. Статус Абхазии в составе Грузии: к истории вопроса. / М. Лордкипанидзе М., Г. Отхмезури // Кавказ и глобализация. Журнал социально-политических и экономических исследований. Том 4. Выпуск 1-2. 2010 CA&CC Press. Швеция. - С. 205-217.
14. Михалёва О. Л. Политический дискурс как сфера реализации манипулятивного воздействия: монография / О. Л. Михалева. - Иркутск: Иркут. ун-т, 2005. - С. 320.
15. Ольшанский И. Г. Язык и языковая личность в условиях современного социального контекста / И. Г. Ольшанский, Е. Е. Аникина, В. Г. Борботько // Ученые записки Российского государственного университета. № 1. С. 91 -109.
16. Панова М. Н. Языковая личность государственного служащего: дискурсивная практика, типология, механизмы формирования: дискурсивная практика, типология, механизмы формирования: Дис. ... д-ра филол. наук: 10.02.01 / М. Н. Панова. - Москва, 2004. - 393 С. РГБ ОД, 71:06-10/8.
17. Романова Т. В. Структура интенциональных составляющих политического дискурса Нижегородского региона (содержание и методика анализа) // Социальные варианты языка. - V: Материалы международной научной конференции 19-20 апреля 2007. Н. Новгород: Нижегородский государственный лингвистический университет им. Н.А. Добролюбова, 2007. С. 11-15.
18. Салимова Л. М. Теория языковой личности: современное состояние и перспективы исследованиия / Л. М. Салимова // Вестник Башкирского университета. № 3(I) / том 17 / 2012. - С. 1514 - 1517.
19. Сейранян М. Ю. Конфликтный дискурс: социолингвистический и прагмалингвистический аспекты: Монография / М. Ю. Сейранян. - М.: Издательство «Прометей», 2012. - 96 С.
20. Тарба К. И. Корпорации и государство в зонах вооруженных конфликтов: интересы и регулятивные механизмы. Выпускная квалификационная работа по направлению 030200.68. ГУ ВШЭ / К. И. Тарба. - Москва, 2013. - С. 107.
21. Тахтарова С. С. Тактики смягчения отказа в немецких дискурсивных практиках / С. С. Тахтарова. Филология и культура. PHILOLOGY AND CULTURE. 2013. №3(33). - С. 133 - 138.
22. Терентий Л. М. Межличностный аспект дипломатического общения / Л. М. Терентий // Вестник Военного университета. 2010. № 3 (23) - С. 133- 139.
23. Терентий Л. М. Специфика дипломатического дискурса как формы коммуникации / Л. М. Терентий // Вопросы когнитивной лингвистики. ? 2010. ? N 1. ? С. 47-56.
24. Тимина М. В. Опыт использования расширенной методики интент-анализа в процессе обучения специалистов информационного профиля / М. В. Тимина // Труды Санкт-Петербургского государственного университета культуры и искусств том 197 / 2013. 16 -- Языкознание. - С. 83-88.
25. Торкунов А. В. Дипломатическая служба. Учебник / А. В. Торкунов. - М.: «Российская политическая энциклопедия» (РОССПЭН), 2002. - С. 688.
26. Ушакова Т. Н., Павлова Н. Д., Латынов В. В., Цепцов В. А. Слово в действии: Интент - анализ политического дискурса / Т. Н. Ушакова, Н. Д. Павлова, В. В, Латынов, В. А. Цепцов // - Санкт-Петербург: Алетейя, 2000. -314,С.
27. Цыганок А. Д. Война 08.08.08. Принуждение Грузии к миру. Серия Военные тайны XX века / А. Д. Цыганок. - Москва: Вече, 2011. - С. 285; л. ил., к. с.
28. Чернявская В. Е. Дискурс власти и власть дискурса: проблемы речевого воздействия: учеб.пособие / В. Е. Чернявская. - М.: Флинта: Наука, 2006. - С. 136.
29. Шейгал Е. И. Семиотика политического дискурса. Дис. ... д-ра филол. наук: 10.02.01. 10.02.19 / Е. И. Шейгал. - М.: РГБ, 2005 - С. 431.
ПРИЛОЖЕНИЕ
Взаимодействие кооперативных и конфронтационных коммуникативных тактик в конфликтном дискурсе дипломатов
|
Pearson correlation coefficient |
|||
|
Nodes\\Rassuzhdeniya |
Nodes\\Negativnaya otsenka |
||
|
Nodes\\Zloradstsvo |
Nodes\\Predopredelennost" |
||
|
Nodes\\Obrechennost |
|||
|
Nodes\\Rassuzhdeniya |
Nodes\\Otkrytaya kritika |
||
|
Nodes\\Preyrenie |
Nodes\\Predopredelennost |
||
|
Nodes\\Rassuzhdeniya |
|||
|
Nodes\\Optimistichesky prognos |
Nodes\\Odobrenie |
||
|
Nodes\\Preyrenie |
Nodes\\Obrechennost |
||
|
Nodes\\Otritsanie |
Nodes\\Otkrytaya kritika |
||
|
Nodes\\Predopredelennost |
Nodes\\Negativnaya otsenka |
||
|
Nodes\\Preyrenie |
Nodes\\Odobrenie |
||
|
Nodes\\Opravdanie |
|||
|
Nodes\\Pessimistichesky prognos |
|||
|
Nodes\\Rekomendatsiya |
Nodes\\Negativnaya otsenka |
Подобные документы
Понятие политического дискурса, его функции и жанры. Характеристики предвыборного дискурса как речевой деятельности политических субъектов. Стратегии и тактики русскоязычного и англоязычного предвыборного дискурса, сходства и различия их использования.
дипломная работа , добавлен 22.12.2013
Особенности электронного дискурса. Типы информации в тексте знакомств. Когнитивный и гендерный аспекты исследования дискурса. Гендерно-языковые особенности дискурса знакомств. Сравнительный анализ английского и русского дискурса с позиции аттракции.
курсовая работа , добавлен 02.01.2013
Понятие дискурса, его типы и категории. Разновидности онлайн-игр с элементами коммуникации и их характеристики. Жанровая классификация виртуального дискурса. Способы построения игрового коммуникативного пространства. Использование прецедентных текстов.
дипломная работа , добавлен 03.02.2015
Политический дискурс. Концептосфера российского политического дискурса. Теория политической коммуникации: "парадигма Бахтина". Технологии политической пропаганды. Механизмы влияния в политике: установка, поведение, когниция. Знаковые средства.
дипломная работа , добавлен 21.10.2008
Понятие дискурса в современной лингвистике. Структурные параметры дискурса. Институциональный дискурс и его основные признаки. Понятие газетно-публитистического дискурса и его основные черты. Основные стилистические особенности публицистического дискурса.
курсовая работа , добавлен 06.02.2015
История возникновения и развития теории дискурса. Изучение проблем, связанных со сверхфразовыми единствами. Определение основных различий между текстом и дискурсом. Анализ дискурса с точки зрения функционального подхода, предмет его исследования.
контрольная работа , добавлен 10.08.2010
Трансформация дискурса благотворительности под влиянием "новых медиа". Онлайн дискурс благотворительности в России: основные тренды. Сравнительный анализ дискурса благотворительности в традиционных средствах массовых информаций и социальных медиа.
дипломная работа , добавлен 31.10.2016
Понятие и структура языковой личности, ее мировоззренческий и культурологический компоненты. Конструирование модели и анализ коммуникативных знаний языковой личности. Исследование прагматической направленности "конфликтного" дипломатического дискурса.
реферат , добавлен 08.01.2017
Общая характеристика и отличительные черты арт-дискурса в контексте лингвокультурологии. Сравнительные черты репрезентации черт арт-дискурса в интервью русских и американских кинорежиссеров. Вербализация основных идей русской и американской культуры.
дипломная работа , добавлен 03.02.2015
Понятие, анализ и виды дискурса на современном этапе. Высказывание как единица бессубъектного дискурса. Проблемы изучения и актуальность понимания юридического дискурса в современной лингвистике, его прагматический аспект и особенности интерпретации.