Формы присутствия природы в литературе разнообразны. Это и мифологические воплощения ее сил, и поэтические олицетворения, и эмоционально окрашенные суждения (будь то отдельные возгласы или целые монологи), и описания животных, растений, их, так сказать, портреты, и, наконец, собственно пейзажи (фр. pays — страна, местность)— описания широких пространств.
Представления о природе глубоко значимы в опыте человечества изначально и неизменно. А.Н. Афанасьев, один из крупнейших исследователей мифологии, в 1860-е годы писал, что «сочувственное созерцание природы» сопровождало человека уже «в период создания языка», в эпоху архаических мифов.
В фольклоре и на ранних этапах существования литературы преобладали внепейзажные образы природы: ее силы мифологизировались, олицетворялись, персонифицировались и в этом качестве нередко участвовали в жизни людей. Яркий пример тому — «Слово о полку Игореве». Широко бытовали сравнения человеческого мира с предметами и явлениями природы: героя — с орлом, соколом, львом; войска — с тучей; блеска оружия — с молнией и т.п., а также наименования в сочетании с эпитетами, как правило, постоянными: «высокие дубравы», «чистые поля», «дивные звери» (последние примеры Взяты из «Слова о погибели земли Русской»).
Подобного рода образность присутствует и в литературе близких нам эпох. Вспомним пушкинскую «Сказку о мертвой царевне и о семи богатырях», где королевич Елисей в поисках невесты обращается к солнцу, месяцу, ветру, и те ему отвечают; или лермонтовское стихотворение «Тучки небесные», где поэт не столько описывает природу, сколько беседует с тучками.
Укоренены в веках и образы животных, которые неизменно причастны людскому миру или с ним сходны. От сказок (выросших из мифов) и басен тянутся нити к «брату волку» из «Цветочков» Франциска Ассизского и медведю из «Жития Сергия Радонежского», а далее — к таким произведениям, как толстовский «Холстомер», лесковский «Зверь», где оскорбленный несправедливостью медведь уподоблен королю Лиру, чеховская «Каштанка», рассказ В.П. Астафьева «Трезор и Мухтар» и т.п.
Собственно же пейзажи до XVIII в. в литературе редки. Это были скорее исключения, нежели «правило» воссоздания природы. Назовем описание чудесного сада, который одновременно и зоопарк,— описание, предваряющее новеллы третьего дня в «Декамероне» Дж. Боккаччо. Или «Сказание о Мамаевом побоище», где впервые в древнерусской литературе видится созерцательный и одновременно глубоко заинтересованный взгляд на природу.
Время рождения пейзажа как существенного звена словесно-художественной образности — XVIII век. Так называемая описательная поэзия (Дж. Томсон, А. Поуп) широко запечатлела картины природы, которая в эту пору (да и позже!) подавалась преимущественно элегически — в тонах сожалений о прошлом. Таков образ заброшенного монастыря в поэме Ж. Делиля «Сады».
Такова знаменитая «Элегия, написанная на сельском кладбище» Т. Грея, повлиявшая на русскую поэзию благодаря знаменитому переводу В.А Жуковского («Сельское кладбище», 1802). Элегические тона присутствуют и в пейзажах «Исповеди» Ж.Ж. Руссо (где автор-повествователь, любуясь деревенским ландшафтом, рисует в воображении чарующие картины прошлого — «сельские трапезы, резвые игры в лугах», «на деревьях очаровательные плоды»), и (в еще большей мере) у Н.М. Карамзина (напомним хрестоматийно известное описание пруда, в котором утопилась бедная Лиза).
В литературу XVIII в. вошла рефлексия как сопровождение созерцаний природы. И именно это обусловило упрочение в ней собственно пейзажей. Однако писатели, рисуя природу, еще в немалой мере оставались подвластными стереотипам, клише, общим местам, характерным для определенного жанра, будь то путешествие, элегия или описательная поэма.
Характер пейзажа заметно изменился в первые десятилетия XIX в., в России — начиная с А. С. Пушкина. Образы природы отныне уже не подвластны предначертанным законам жанра и стиля, неким правилам: они каждый раз рождаются заново, представая неожиданными и смелыми.
Настала эпоха индивидуально-авторского видения и воссоздания природы. У каждого крупного писателя XIX-XX вв. — особый, специфический природный мир, подаваемый преимущественно в форме пейзажей. В произведениях И.С. Тургенева и Л.Н. Толстого, Ф.М. Достоевского и Н.А. Некрасова, Ф.И. Тютчева и А.А. Фета, И.А. Бунина и А.А. Блока, М.М. Пришвина и Б.Л. Пастернака природа осваивается в ее личностной значимости для авторов и их героев.
Речь идет не об универсальной сути природы и ее феноменов, а об ее неповторимо единичных проявлениях: о том, что видимо, слышимо, ощущаемо именно здесь и сейчас,— о том в природе, что откликается на данное душевное движение и состояние человека или его порождает. При этом природа часто предстает неизбывно изменчивой, неравной самой себе, пребывающей в самых различных состояниях.
Вот несколько фраз из очерка И.С. Тургенева «Лес и степь»: «Край неба алеет; в березах просыпаются, неловко перелетывают галки; воробьи чирикают около темных скирд. Светлеет воздух, видней дорога, яснеет небо, белеют тучки, зеленеют поля. В избах красным огнем горят лучины, за воротами слышны заспанные голоса. А между тем заря разгорается; вот уже золотые полосы протянулись по небу, в оврагах клубятся пары; жаворонки звонко поют, предрассветный ветер подул — и тихо всплывает багровое солнце. Свет так и хлынет потоком;» К месту напомнить и дуб в «Войне и мире» Л.Н. Толстого, разительно изменившийся за несколько весенних дней. Нескончаемо подвижна природа в освещении М.М. Пришвина. «Смотрю,— читаем мы в его дневнике,— и все вижу разное; да, по-разному приходит и зима, и весна, и лето, и осень; и звезды и луна восходят всегда по-разному, а когда будет все одинаково, то все и кончится».
В литературе XX в. (особенно — в лирической поэзии) субъективное видение природы нередко берет верх над ее предметностью, так конкретные ландшафты и определенность пространства нивелируются, а то и исчезают вовсе. Таковы многие стихотворения Блока, где пейзажная конкретика как бы растворяется в туманах и сумерках. Нечто (в иной, «мажорной» тональности) ощутимо у Пастернака 1910-1930-х годов.
Так, в стихотворении «Волны» из «Второго рождения» дается каскад ярких и разнородных впечатлений от природы, которые не оформляются как пространственные картины (собственно пейзажи). В подобных случаях эмоционально напряженное восприятие природы одерживает победу над ее пространственно-видовой, «ландшафтной» стороной. Субъективно значимые ситуации момента здесь «выдвигаются на первый план, а само предметное заполнение пейзажа начинает играть как бы второстепенную роль». Опираясь на ставшую ныне привычной лексику, такие образы природы правомерно назвать «постпейзажными».
Образы природы (как пейзажные, так и все иные) обладают глубокой и совершенно уникальной содержательной значимостью. В многовековой культуре человечества укоренено представление о благости и насущности единения человека с природой, об их глубинной и нерасторжимой связанности. Это представление художественно воплощалось по-разному. Мотив сада — возделанной и украшенной человеком природы — присутствует в словесности едва ли не всех стран и эпох.
Сад нередко символизирует мир в целом. «Сад,— замечает Д.С. Лихачев,— всегда выражает некую философию, представление о мире, отношение человека к природе, это микромир в его идеальном выражении». Вспомним библейский Эдемский сад (Быт. 2:15; Иез. 36:35), или сады Алкиноя в гомеровской «Одиссее», или слова о красящих землю «виноградах обительных» (т.е. монастырских садах) в «Слове о погибели Русской земли». Без садов и парков непредставимы романы И.С. Тургенева, произведения А.П. Чехова (в «Вишневом саде» звучат слова: « вся Россия наш сад»), поэзия и проза И.А. Бунина, стихи А.А. Ахматовой с их царскосельской темой, столь близкой сердцу автора.
Ценности невозделанной, первозданной природы стали достоянием культурно-художественного сознания сравнительно поздно. Решающую роль, по-видимому, сыграла эпоха романтизма (упомянем Бернардена де Сен-Пьера и Ф.Р. де Шатобриана). После появления поэм Пушкина и Лермонтова (главным образом — южных, кавказских) первозданная природа стала широко запечатлеваться отечественной литературой и, как никогда ранее, актуализировалась в качестве ценности человеческого мира.
Общение человека с невозделанной природой и ее стихиями предстало как великое благо, как уникальный источник духовного обогащения индивидуальности. Вспомним Оленина (повесть Л.Н. Толстого «Казаки»). Величавая природа Кавказа окрашивает его жизнь, определяет строй переживаний: «Горы, горы чуялись во всем, что он думал и чувствовал». День, проведенный Олениным в лесу (XX гл.— средоточие ярких, «очень толстовских» картин природы), когда он ясно ощутил себя подобием фазана или комара, побудил его к поиску собственно духовного единения с окружающим, веру в возможность душевной гармонии.
Глубочайшим постижением связей человека с миром природы отмечено творчество М.М. Пришвина, писателя-философа, убежденного, что «культура без природы быстро выдыхается» и что в той глубине бытия, где зарождается поэзия, «нет существенной разницы между человеком и зверем», который знает все. Писателю было внятно то, что объединяет животный и растительный мир с людьми как «первобытными», которые всегда его интересовали, так и современными, цивилизованными. Решительно во всем природном Пришвин усматривал начало неповторимо индивидуальное и близкое человеческой душе: «Каждый листик не похож на другой»
Резко расходясь с ницшевой концепцией дионисийства, писатель мыслил и переживал природу не как слепую стихию, несовместимую с гуманностью, но как сродную человеку с его одухотворенностью: «Добро и красота есть дар природы, естественная сила». Рассказав в дневнике виденный им сон (деревья ему кланялись), Пришвин рассуждает: «Сколько грациозной ласки, привета, уюта бывает у деревьев на опушке леса, когда входит в лес человек; и потому возле дома непременно сажают дерево; деревья на опушке леса как будто дожидаются гостя».
Считая людей нерасторжимо связанными с природой, Пришвин в то же время был весьма далек от всевозможных (и в духе Руссо, и на манер Ницше) программ возвращения человечества назад, в мнимый «золотой век» полного слияния с природой: «Человек дает земле новые, не продолжающие природу, а совсем новые человеческие установления: новый голос, новый, искупленный мир, новое небо, новая земля — этого не признают пророки религии "жизни" Пришвин М.М. Дневники 1914-1917. М., 1991. С. 153.
Мысли писателя о человеке и природе получили воплощение в его художественной прозе, наиболее ярко в повести «Жень-шень» (1-я ред. 1933), одном из шедевров русской литературы XX века. Пришвинской концепции природы в ее отношении к человеку родственны идеи известного историка Л.Н. Гумилева, говорившего о неотъемлемо важной и благой связи народов (этносов) и их культур с теми «ландшафтами», в которых они сформировались и, как правило, продолжают жить.
Литература XIX-XX вв. постигала, однако, не только ситуации дружественного и благого единения человека и природы, но также их разлад и противостояние, которые освещались по-разному. Со времени романтизма настойчиво звучит мотив горестного, болезненного, трагического отъединения человека от природы. Пальма первенства здесь принадлежит Ф.И. Тютчеву. Вот весьма характерные для поэта строки из стихотворения «Певучесть есть в морских волнах»:
Невозмутимый строй во всем,
Созвучье полное в природе,
Лишь в нашей призрачной свободе
Разлад мы с нею сознаем.
Откуда, как разлад возник?
И отчего же в общем хоре
Душа поет не то, что море,
И ропщет мыслящий тростник?
На протяжении последних двух столетий литература неоднократно говорила о людях как о преобразователях и покорителях природы. В трагическом освещении эта тема подана в финале второй части «Фауста» И. В. Гете и в «Медном всаднике» А. С. Пушкина (одетая в гранит Нева бунтует против воли самодержца — строителя Петербурга). Та же тема, но в иных тонах, радостно-эйфорических, составила основу множества произведений советской литературы. «Человек сказал Днепру:/ Я стеной тебя запру,/ Чтобы, падая с вершины,/ Побежденная вода/ Быстро двигала машины/ И толкала поезда». Подобные стихотворения заучивались школьниками 1930-х годов.
Писатели XIX-XX вв. неоднократно запечатлевали, а порой и выражали от своего лица надменно-холодное отношение к природе. Вспомним героя пушкинского стихотворения «Сцена из "Фауста", томящегося скукой на берегу моря, или слова Онегина (тоже вечно скучающего) об Ольге: « как эта глупая луна на этом глупом небосклоне»,— слова, отдаленно предварившие один из образов глубинно кризисного второго тома лирики А.А. Блока: «А в небе, ко всему приученный,/ Бессмысленно кривится диск» («Незнакомка»).
Для первых послереволюционных лет весьма характерно стихотворение В.В. Маяковского «Портсигар в траву ушел на треть» (1920), где продуктам человеческого труда придан статус несоизмеримо более высокий, нежели природной реальности. Здесь узором и полированным серебром восторгаются «муравьишки» и «травишка», а портсигар произносит презрительно: «Эх, ты природа!» Муравьишки и травишка, замечает поэт, не стоили «со своими морями и горами/ перед делом человечьим/ ничего ровно». Именно такому пониманию природы внутренне полемично миросозерцание М.М. Пришвина.
В модернистской и, в особенности, постмодернистской литературе отчуждение от природы приняло, по-видимому, еще более радикальный характер: «природа уже не природа, а «язык», система моделирующих категорий, сохраняющих только внешнее подобие природных явлений».
Ослабление связей литературы XX в. с «живой природой», на наш взгляд, правомерно объяснить не столько «культом языка» в писательской среде, сколько изолированностью нынешнего литературного сознания от большого человеческого мира, его замкнутостью в узком круге профессиональном, корпоративно-кружковом, сугубо городском. Но эта ветвь литературной жизни нашего времени далеко не исчерпывает того, что сделано и делается писателями и поэтами второй половины XX столетия: образы природы — неустранимая, вечно насущная грань литературы и искусства, исполненная глубочайшего смысла.
В.Е. Хализев Теория литературы. 1999 г.
Рассказы о природе в форме коротких заметок, знакомят с окружающим миром растений и животных, жизнью леса и сезонными явлениями природы, наблюдаемые в разное время года.
Небольшие зарисовки каждого времени года передают настроение природы в небольших произведениях, написанных творцами русской прозы. Маленькие рассказы, зарисовки и заметки собраны на страницах нашего сайта в небольшой сборник коротких рассказов о природе для детей и школьников.
Природа в коротких рассказах М. М. Пришвина
Михаил Михайлович Пришвин непревзойденный мастер короткого жанра, в своих заметках настолько тонко описывающий природу всего в двух-трех предложениях. Небольшие рассказы М. М. Пришвина - это этюды о природе, наблюдения за растениями и животными, короткие очерки из жизни леса в разное время года. Из книги "Времена года" (избранные зарисовки):
Природа в коротких рассказах К. Д. Ушинского
Педагогический опыт, идеи, цитаты, ставшие основой в воспитании человека передал в своих работах Ушинский Константин Дмитриевич. Его сказки о природе передают безграничные возможности родного слова, наполнены патриотическими чувствами к родному краю, учат добру и бережному отношению к окружающему миру и природе.
Рассказы о растениях и животных
Рассказы о временах года
Природа в коротких рассказах К. Г. Паустовского
Невероятное описание природы в разных её проявлениях, используя все богатство словаря русского языка можно встретить в небольших рассказах Паустовского Константина Георгиевича. В удивительно легких и доступных строках проза автора, словно музыка композитора, оживает в рассказах на краткий миг перенося читателя в живой мир русской природы.
Природа в коротких рассказах А. Н. Тумбасова
Этюды Тумбасова Анатолия Николаевича о природе представляют собой небольшие эссе каждого времени года. Вместе с автором совершите свое маленькое путешествие в удивительный мир природы.
Времена года в рассказах русских писателей
Небольшие рассказы русских писателей, строки которых неотъемлемо объединяет чувство любви к родной природе.
Весна
Лето
Осень
Зима
Пересказ рассказа требует не только запоминания текста, но и вдумчивости в слова, в содержание рассказа.
Музыка для счастья – нежная гитара
Первый аккорд – легкий, дуновение ветра, едва-едва пальцы касаются струн. Исчезающе тихий звук, ми-минор, проще и нет ничего...
Первая снежинка – легкая, полупрозрачная, несомая почти неощутимым ветром. Она – предвестница снегопада, разведчица, первой спустившаяся к земле...
Второй аккорд – ловко переставленны пальцы левой руки, правая уверенно и мягко ведет по струнам. Вниз, вниз, вверх – просто и дает самый простой звук. Готовится не метель и не шторм – всего лишь снегопад. Ничего сложного в нем быть не может. Снежинки начинают лететь чаще – передовые отряды основных сил, сверкающие ледяные звездочки.
Дальше аккорды сменяют друг друга тягуче и ласково, так, что ухо почти не замечает перехода от одного звука к другому. Перехода, который всегда звучит резко. Вместо боя – перебор. Восьмерка. Вступление отыграно и пусть это не инструментал, который звучит торжествующе и радостно во время летнего ливня или тягуче и завораживающе в метель, пусть это всего лишь сложенные вместе аккорды музыка удивительно подходит снегу за окном, белым бабочкам зимы, ледяным крохотным звездам, которые все танцуют, танцуют свой танец в ночном небе...
В музыку вплетается пение – тихое, слова не различимы, ускользают от восприятия, мешаются с снегопадом и мерным, естественным стуком сердца. Четкий ритм и спокойная сила звучат в них. Нет конца у песни, она просто мягко сплетается с танцем снежинок и незаметно уходит, оставляя небо и снег наедине...
Холод и тьма скрадывают звуки и движения, примиряют город с зимой...
А Повелитель Снегопада, отыгравший на одной из крыш свою партию, мягко убирает в чехол свою гитару, властную над стихиями. На плечах и на волосах его снег, вспыхивают и гаснут рыжие веселые искры – снежинки отражают свет далеких огней. В окнах дома напротив – свет. Там люди, которые не знают, как плетут кружево стихий...
Лестница – обычная лестница девятиэтажного дома. Двери, вечно занятый кем-то лифт, тусклый свет лампочки на площадке... Повелитель Снегопада идет пешком, придерживая гитару, тихо и медленно ступая по ступенькам. С девятого этажа на первый, осторожно, чтобы не потревожить теплое чувство расслабленного довечивого счастья, каждый раз приходящего после выполненной игры...
И привычно-злой вопрос открывшей дверь матери:
– Когда ты уже перестанешь играть в свои игры и начнешь наконец думать?
Бьет по открытой душе как ножом. Подламываются мягкие снежные крылья, данные исполнением настоящего и остается только непонимание и обида.
За что же она бьет по самому больному? За что?..
Ночью гулял по городу дикий ветер, перемешанный со снегом. Ломал ветви деревьев, рвал провода, заметал дороги...
Это снова пела гитара Повелителя Снегопада.
Ни в одной литературе мира картины природы не занимают такого значительного места, как в русской. В нашей литературе есть произведения, где природа является главным действующим лицом, определяет философское содержание произведения, вспомним «Грозу» и «Лес» Островского, «Вишневый сад» Чехова, «Тихий Дон» Шолохова, «Вешние воды», «Бежин луг», «Лес и степь» Тургенева. Сами названия говорят о роли пейзажа в этих произведениях.
Тема природы входит в нашу литературу с романтическим пейзажем Жуковского. Поэт наделяет природу душой подобно человеку, одушевляет ее; как всякий романтик, он любит мечтать на лоне природы, видит в ней отпечаток Божества.
Умер вечер... облаков померкнули края,
Последний луч зари на башнях умирает;
Последняя в реке блестящая струя
С потухшим небом угасает.
Все тихо: рощи спят, в окрестности покой.
Простершись на траве под ивой наклоненной,
Внимаю, как журчит, сливался с рекой,
Поток, кустами осененный.
Пушкин в своем творчестве прошел длинный путь от романтизма к реалистическому мировосприятию. Это можно проследить и
по характеру пейзажных зарисовок. Для творчества Пушкина юж- ной ссылки, к примеру, характерно романтическое восприятие природы. Природа ассоциируется с понятием свободы, красоты, величия. Романтика Пушкина вдохновляет небо, океан, море, горы - величественная, грандиозная и в то же время экзотическая красота природы.
Погасло дневное светило.
На море синее вечерний пал туман.
Шуми, шуми, послушное ветрило.
Волнуйся надо мной, угрюмый океан...
По контрасту вспоминаются стихи:
Смотри, какой здесь вид:
Избушек ряд убогий,
За ними чернозем, равнины скат отлогий,
Над ними серых туч густая полоса...
Перед нами чисто реалистический, даже социальный, пейзаж, характерный для русского искусства середины XIX века.
Природа у Лермонтова тоже источник вдохновения, это та красота, что примиряет с жизнью, ее несовершенством, изменчивостью, непостоянством. В стихотворении «Когда волнуется желтеющая нива» читаем, как природа умиротворяет поэта, успокаивает раздраженное мелочной суетной жизнью сердце. Тогда, когда поэт один с природой, тогда он чувствует, что жизнь прекрасна:
Тогда смиряется души моей тревога,
Тогда расходятся морщины на челе, -
И счастье я могу постигнуть на земле, -
И в небесах я вижу Бога.
У Лермонтова есть много стихотворений, представляющих символические картины пейзажных зарисовок, на самом деле являющихся интимной исповедью души. Это «Три пальмы», «Листок», «Утес», «Сосна», «Парус» и другие.
Но остался влажный след в морщине
Старого Утеса. Одиноко
Он стоит, задумался глубоко,
И тихонько плачет он в пустыне.
А у Тютчева человек - сын природы, природа имеет душу, а душа ее космична. Природа и человек едины. И у природы, и у человека есть два начала: стихийное и разумное - ночь и день, свет и тьма, гроза и затишье, благодарность и ропот и так далее. Человек чувствует и свое величие, и свою призрачность, бренность перед природой:
Природа знать не знает о былом.
Ей чужды наши призрачные годы.
И перед ней мы смутно сознаем
Самих себя лишь грезою природы.
О значении и осознании темы природы у Тютчева можно говорить много и сказанное - только одна грань этой темы.
Подробнее же хочется остановиться на значении и воплощении этой темы в творчестве И. С. Тургенева.
Тургенев - писатель, воспевающий все прекрасное в человеке и природе. Умеренность, гармония, изящество, грация не только восхищают его, но и являются источником сил для жизни и смыслом жизни. «Простота, спокойствие, ясность линий» - эти слова, принадлежащие Тургеневу, во многом определяют и взгляды на природу. В «Записках охотника» много оптимизма, идущего от восторга перед красотой природы. И человек в рассказах Тургенева прекрасен как часть природы.
В романе «Отцы и дети» все сцены любви происходят на фоне цветущего сада. Любящий человек прекрасен, и всегда его дополняет цветущая, благоухающая природа. Вспомним открывшееся окно в комнате Одинцовой и любовный порыв Базарова, вспомним признание в любви Кати и Аркадия, Фенечку с букетом утренних роз в беседке сада, саму похожую на розу. Красота женщины сродни красоте природы, неотделима от нее, и именно в силу этого она имеет право на жизнь, уважение и восторг.
У Тургенева характер мужчины определяется через отношение к женщине, через умение ее любить, чувствовать. Это умение как бы камертон талантливости и порядочности натуры, ее достоинств.
То же можно сказать и о природе. Природа - это философская категория. Чувство природы определяет характер. Человек, не чувствующий ее красоты, значимости, своего единства с ней, - ущербный, одинокий, ограниченный, нежизнестойкий. Вот еще почему умирает Базаров.
Для понимания философской концепции романа очень важен эпилог, описание могилы Базарова, образ цветов на могиле. Тургенев полемизирует с пушкинским понятием о равнодушной природе. Нет, природа не равнодушна к жизни, но она так величественна, что все конфликты и претензии человека, все драмы его кажутся временными, ничтожными, преходящими. Она успокаивает, примиряет и приобщает к вечности. Она всех и каждого поглощает, прощает и берет в лоно свое. Она мудрая и всепрощающая и для бунтующих, и для кротких сердец. Как мать... «Какое бы страстное, грешное, бунтующее сердце ни скрылось в могиле, цветы, растущие на ней, безмятежно глядят на нас своими невинными глазами: не об одном вечном спокойствии говорят нам они, о том великом спокойствии «равнодушной» природы; они говорят также о вечном примирении и о жизни бесконечной...»
Как описать природу, подобно классикам?
На эту тему написаны учебные пособия, монографии, статьи, в которых приводятся примеры, подробно рассказывается о языковых средствах, приемах, способах изображения природы в литературе, но авторы продолжают задавать вопрос. Почему? Потому что на практике не так-то легко понять, а КАК же все это работает?
На мой взгляд, помочь может «пошаговое» сравнение, к которому я и прибегну в своей статье.
Сразу скажу, писатели, как художники, могут быть портретистами, баталистами, пейзажистами, из пейзажистов – маринистами и т.д. Условно, конечно.
Возможно, вам удаются батальные сцены, тогда не стоит зацикливаться на пейзажных описаниях, вполне можно обойтись точными и понятными характеристиками: «небо потемнело», «начался дождь», «солнечное утро» и прочее. Несколькими штрихами обозначьте время года, время суток, место действий, погодные условия и следите за их изменениями по ходу повествования. Как правило, этого достаточно, чтобы читатель понимал – что, где и при каких обстоятельствах происходит.
Если же вы хотите, чтобы пейзаж был не просто фоном, а «говорящим» фоном, особенным персонажем произведения (возможно, и главным), который может играть особую роль и занимать особое место в сюжете, то, конечно, нужно учиться у классиков.
Я хочу предложить вам игру-исследование , вы поймете принцип и потом сами сможете заниматься пошаговым сравнением.
Итак, перед нами три маленьких отрывка из рассказов известных писателей-пейзажистов – Тургенева , Пришвина , Паустовского .
Отрывки имеют три важные объединяющие вещи:
1. Рассказ ведется от 1-го лица.
2. Одна и та же тема: начинается осеннее утро.
3. Все или некоторые атрибуты осени: особенность света, небо, листопад, ветерок, птицы.
Давайте пока их просто внимательно прочитаем. Можете по ходу чтения отмечать что-то особенное, на ваш взгляд, у каждого автора.
№ 1
Я сидел в березовой роще осенью, около половины сентября. С самого утра перепадал мелкий дождик, сменяемый по временам теплым солнечным сиянием; была непостоянная погода. Небо то всё заволакивалось рыхлыми белыми облаками, то вдруг местами расчищалось на мгновенье, и тогда из-за раздвинутых туч показывалась лазурь, ясная и ласковая, как прекрасный глаз. Я сидел и глядел кругом, и слушал. Листья чуть шумели над моей головой; по одному их шуму можно было узнать, какое тогда стояло время года. То был не веселый, смеющийся трепет весны, не мягкое шушуканье, не долгий говор лета, не робкое и холодное лепетанье поздней осени, а едва слышная, дремотная болтовня. Слабый ветер чуть-чуть тянул по верхушкам. Внутренность рощи, влажной от дождя, беспрестанно изменялась, смотря по тому, светило ли солнце или закрывалось облаком; она то озарялась вся, словно вдруг в ней всё улыбнулось: тонкие стволы не слишком частых берез внезапно принимали нежный отблеск белого шёлка, лежавшие на земле мелкие листья вдруг пестрели и загорались червонным золотом, а красивые стебли высоких кудрявых папоротников, уже окрашенных в свой осенний цвет, подобный цвету переспелого винограда, так и сквозили, бесконечно путаясь и пересекаясь перед глазами; то вдруг опять всё кругом слегка синело: яркие краски мгновенно гасли, березы стояли все белые, без блеску, белые, как только что выпавший снег, до которого еще не коснулся холодно играющий луч зимнего солнца; и украдкой, лукаво, начинал сеяться и шептать по лесу мельчайший дождь. Листва на березах была еще почти вся зелена, хотя заметно побледнела; лишь кое-где стояла одна, молоденькая, вся красная или вся золотая, и надобно было видеть, как она ярко вспыхивала на солнце, когда его лучи внезапно пробивались, скользя и пестрея, сквозь частую сетку тонких веток, только что смытых сверкающим дождем. Ни одной птицы не было слышно: все приютились и замолкли; лишь изредка звенел стальным колокольчиком насмешливый голосок синицы.
№ 2
Листик за листиком падают с липы на крышу, какой листик летит парашютиком, какой мотыльком, какой винтиком. А между тем мало-помалу день открывает глаза, и ветер с крыши поднимает все листья, и летят они к реке куда-то вместе с перелётными птичками. Тут стоишь себе на берегу, один, ладонь к сердцу приложишь и душой вместе с птичками и листьями куда-то летишь. И так-то бывает грустно, и так хорошо, и шепчешь тихонько: – Летите, летите!
Так долго день пробуждается, что когда солнце выйдет, у нас уже и обед. Мы радуемся хорошему теплому дню, но уже больше не ждем летящей паутинки бабьего лета: все разлетелись, и вот-вот журавли полетят, а там гуси, грачи – и всё кончится.
№ 3
Я проснулся серым утром. Комната была залита ровным желтым светом, будто от керосиновой лампы. Свет шел снизу, из окна, и ярче всего освещал бревенчатый потолок.
Странный свет – неяркий и неподвижный – был непохож на солнечный. Это светили осенние листья. За ветреную и долгую ночь сад сбросил сухую листву, она лежала шумными грудами на земле и распространяла тусклое сияние. От этого сияния лица людей казались загорелыми, а страницы книг на столе как будто покрылись слоем воска.
Так началась осень. Для меня она пришла сразу в это утро. До тех пор я ее почти не замечал: в саду еще не было запаха прелой листвы, вода в озерах не зеленела, и жгучий иней еще не лежал по утрам на дощатой крыше.
Осень пришла внезапно. Так приходит ощущение счастья от самых незаметных вещей – от далекого пароходного гудка на Оке или от случайной улыбки.
Осень пришла врасплох и завладела землей – садами и реками, лесами и воздухом, полями и птицами. Все сразу стало осенним.
Каждое утро в саду, как на острове, собирались перелетные птицы. Под свист, клекот и карканье в ветвях поднималась суматоха. Только днем в саду было тихо: беспокойные птицы улетали на юг.
Начался листопад. Листья падали дни и ночи. Они то косо летели по ветру, то отвесно ложились в сырую траву. Леса моросили дождем облетавшей листвы. Этот дождь шел неделями. Только к концу сентября перелески обнажились, и сквозь чащу деревьев стала видна синяя даль сжатых полей.
Наверняка вы заметили интересные сравнения, яркие эпитеты, что-то еще…
Обратите внимание, что, хотя описания даны от 1-го лица, рассказчики выполняют поставленную перед ними задачу. Сравним:
Это хороший прием, не только понять – от какого лица нужно писать, – но и поставить перед рассказчиком авторскую задачу, чтобы передать идею.
Многие почему-то считают, что в описании природы нет какой-то особой идеи, кроме передачи самой природы, но наш пример показывает, что она не просто есть, а должна быть, что и отличает один текст от другого.
Эпитеты, сравнения и пр. – обязательно. Распространено мнение, что осенний пейзаж, его краски нужно передавать «цветовыми» эпитетами, подражая пушкинским «в багрец и золото одетым лесам».
А как же у классиков? А у них вот что:
Как же так? У Паустовского цвета вообще не играют особой роли, хотя цвет вынесен в заглавие. У Пришвина их вообще нет. Даже у Тургенева, где герой – созерцатель и должен передать всю красоту, всего лишь десять раз упоминается цвет, а из десяти – четыре раза белый, два раза цвет передает действие, один выражен существительным, два весьма условны и только «красный» не вызывает никаких сомнений.
При этом читатель ясно и ощущает, и «видит» все краски осени.
У каждого классика свой прием.
Тургенев любит «сквозные» косвенные и прямые сравнения:
● «…из-за раздвинутых туч показывалась лазурь, ясная и ласковая, как прекрасный глаз».
● «…тонкие стволы не слишком частых берез внезапно принимали нежный отблеск белого шёлка…»
● «…красивые стебли высоких кудрявых папоротников, уже окрашенных в свой осенний цвет, подобный цвету переспелого винограда, так и сквозили, бесконечно путаясь и пересекаясь перед глазами…»
У Паустовского прямые сравнения часто приближают объект к субъекту, то есть атрибут осени к атрибутам жизни человека:
● «Комната была залита ровным желтым светом, будто от керосиновой лампы».
● «От этого сияния лица людей казались загорелыми, а страницы книг на столе как будто покрылись слоем воска».
Однако для Паустовского важнее показать внезапность происходящего, неожиданное счастье осеннего пространства, как нового горизонта для человека.
Пришвин же выбирает некий «центр», «ядро», вокруг которого и складывается картина осеннего утра. В данном отрывке это «полёт». Девять раз звучат однокоренные слова, вовсе не являясь тавтологией, а рисуя, создавая узор осеннего быстрого времени.
Посмотрим и на другие, привычные всем, осенние атрибуты у классиков. Вы увидите, что вышеуказанные приемы повторяются и тут.
| И.С. Тургенев | М.М. Пришвин | К.Г. Паустовский | |
| Листья | Листва на березах была еще почти вся зелена, хотя заметно побледнела; лишь кое-где стояла одна, молоденькая, вся красная или вся золотая, и надобно было видеть, как она ярко вспыхивала на солнце, когда его лучи внезапно пробивались, скользя и пестрея, сквозь частую сетку тонких веток, только что смытых сверкающим дождем. | Листик за листиком падают с липы на крышу, какой листик летит парашютиком, какой мотыльком, какой винтиком. | Листья падали дни и ночи. Они то косо летели по ветру, то отвесно ложились в сырую траву. Леса моросили дождем облетавшей листвы. Этот дождь шел неделями. |
| Птицы | Ни одной птицы не было слышно: все приютились и замолкли; лишь изредка звенел стальным колокольчиком насмешливый голосок синицы. | Мы радуемся хорошему теплому дню, но уже больше не ждем летящей паутинки бабьего лета: все разлетелись, и вот-вот журавли полетят, а там гуси, грачи – и всё кончится. | В саду суетились синицы. Крик их был похож на звон разбитого стекла. Они висели вниз головами на ветках и заглядывали в окно из-под листьев клена. |
Классики видят то же, что видят в осени все люди, обязательно берут это общее (стандартное даже), но передают по-своему.
Можно, конечно, не использовать общее, но тогда будьте готовы к тому, что далеко не все читатели воспримут вашу осень, если они вообще ее узнают.
Однако если бы все ограничилось только этим, мы бы с вами не узнали автора по стилю.
Стиль делают особые фишки (их может быть несколько), которые повторяются из рассказа в рассказ, любимы авторами, наполнены особым смыслом – это уже талант.
У Паустовского это конструкции с «не», сами можете подсчитать, сколько частиц и приставок «не» в тексте: «Странный свет – неяркий и неподвижный – был непохож на солнечный».
Еще оксюмороны: «жгучий иней».
И, конечно, контрасты: листопад /дождь, приход осени / неожиданное счастье и др.
У Пришвина – это внутренний диалог, слияние природы и человека: «…ладонь к сердцу приложишь и душой вместе с птичками и листьями куда-то летишь».
«Говорящие» детали, олицетворения: «летящая паутинка лета», «день открывает глаза», лист «летит парашютиком»…
У Тургенева прием «матрешки», когда образы наслаиваются и создают картину:
1) Листва еще зелена… → 2) где-то она побледнела… → 3) из них одно дерево осеннее… → 4) оно-то и вспыхивает от луча… и т.д.
Еще Тургенев часто использует прием «перевертыш» непредсказуемо, но точно.
Здесь это выражено сравнением: «…березы стояли все белые, без блеску, белые, как только что выпавший снег, до которого еще не коснулся холодно играющий луч зимнего солнца…»
А здесь метко найденным словом: «Листва на березах была еще почти вся зелена, хотя заметно побледнела; лишь кое-где стояла одна, молоденькая , вся красная или вся золотая, и надобно было видеть, как она ярко вспыхивала на солнце…», – многие сказали бы так про весеннюю березку, а тут про осеннюю – молоденькую, сияющую.
Итак, подведем итоги:
1. Если вам природа нужна лишь как фон, несколькими штрихами обозначьте время года, время суток, место действий, погодные условия и следите за их изменениями по ходу повествования.
2. Важно не только понять – от какого лица нужно писать природу, – но и поставить перед рассказчиком авторскую задачу, чтобы передать только свою идею.
3. Важно знать атрибуты, общее представление об осени, но передавать их, используя методы наблюдения, ассоциации, языковые средства, наполняя образы своим видением, смыслом.
4. Помогает выбор «центра», «ядра», вокруг которого и разворачивается картина природы.
5. Ничто человеческое ничему и никому не чуждо – пейзажу тоже. Не бойтесь человека в описании природы.
6. Ищите свои фишки, не забывайте про них, сразу записывайте слова, фразы, которые внезапно пришли на ум, когда вы гуляли в лесу.
7. Читайте, без этого – никак!
Конечно, приемов и способов передать природу в произведении великое множество. Мы рассмотрели лишь три отрывка. Умение увидеть в книге красивое сравнение, эпитет, олицетворение, оценить его, восхититься им – это хорошо, но мало. Важно еще научиться сравнивать, исследовать и на этой основе искать свое. Удачи.
© Almond 2015
